Наполеон

Молодой главнокомандующий прозвал его «невеждой», но именно такой человек был нужен, чтобы вести несгибаемых гренадеров, готовых победить или умереть, на самые отчаянные дела.

Бонапарт улыбнулся Даллеманю.

   — Итак, генерал, ваши гренадеры на подходе!

Даллемань отдал честь, и его толстые губы вытянулись вперёд.

   — Только три из четырёх обещанных батальонов, генерал. И вот что ещё. Мне сулили две тысячи пар обуви. Я не получил ни пары.

Бонапарт кивнул ему без намёка на раздражение.

Даллемань делал своё дело и не привык ходить вокруг да около.

— Четвёртый батальон уже направляется к вам, генерал. Просто ему дольше идти. Что же касается обуви... — он беспомощно развёл руками. — Ваши бравые парни до сих пор шагали без них, так пусть потерпят ещё денёк. Все в Пьяченце. Будьте готовы выступить завтра в четыре утра. — Он повернулся к Бертье: — Вы видите какой-нибудь подходящий для штаба дом? Я должен написать наместнику Пьяченцы.

Чуть позже он подписал продиктованное им письмо.

«Наместнику герцога Пармского в Пьяченце.

Поскольку необходимо согласовать с вами, сударь, дела величайшей важности, соблаговолите немедленно прибыть в КасТель-Сан-Джованни. Необходимо, чтобы вы были здесь до двух часов ночи, поскольку позже я должен буду уехать.

Бонапарт».

Вот как следует поступать с этими бесполезными старомодными князьками, даже если они и носят прославленное некогда имя Фарнезе!

Вместе с Бертье, Даллеманем и Кильмэном он ехал во главе авангарда, приближавшегося к стенам живописного древнего города Пьяченца, открытого перед ним настежь до смерти напуганными властями. Они вышли из Кастель-Сан-Джованни в четыре часа утра.

Сейчас было девять. Он предложил не проходить с войсками через город, а пересечь реку По на подходе к нему, выше по течению. Там находился паром — большое неповоротливое сооружение, способное перевезти за раз до пятисот человек. Ланюсс уже захватил его. Кроме того, весь вчерашний вечер и всю ночь передовые отряды под командованием Ланюсса и офицера инженерных войск Андреосси собирали все лодки, какие могли найти на реках По и Треббия; в дополнение они реквизировали склад брёвен и досок, пригодных для сооружения моста.

Он ехал по берегу этой широкой, полной водоворотов реки и примечал на ней множество отмелей. На другой стороне коротким галопом разъезжала пара эскадронов австрийских гусар. Они гарцевали, похоже, обсуждая возможность переправы в этом месте. Откуда здесь взялись австрийцы? Это стало для него неожиданностью. Он обратился к Даллеманю.

— Генерал, немедленно начинайте переправу!

Даллемань отдал приказ.

Несколько минут спустя Ланн повёл своих гренадеров вниз к реке. Словно толпа возбуждённых мальчишек, солдаты карабкались на огромный паром и прыгали в находившиеся рядом утлые лодчонки.

Сам Ланн с немногими гренадерами залез в одну из лодок и оттолкнулся от берега. Несколько яликов последовало за ним. Паром быстро заполнялся и начинал медленно отползать, удерживаемый тросом. Сапёры лихорадочно суетились вокруг плавающих брёвен и досок, сбивали, связывали и мастерили из них плоты.

Не слезая с лошади, он наблюдал, как эта флотилия боролась с течением, как неуклюже и отчаянно гребли люди, как лодки сносило вниз по течению и как они застревали на песчаных отмелях. Ширина реки в этом месте составляла примерно пятьсот ярдов.

Австрийские кавалеристы засуетились, спрыгнули с лошадей и, сняв карабины, побежали занимать огневую позицию. Их было около ста пятидесяти человек. Над цепью поднялся дымок, послышались звуки выстрелов. Флотилия плыла вперёд. Бонапарт наблюдал за происходившим в подзорную трубу. Он отыскал лодку, в которой находился Ланн. Она двигалась немного впереди остальных. Вражеские гусары начали стрелять чаще, и вокруг лодок фонтанчиками закипела вода.

Он снова спросил себя, что это были за австрийцы. К каким частям они принадлежали? Это было очень важно. Авангард Даллеманя и дивизия Лагарпа, которые начали подходить по тянувшейся вдоль реки дороге, не смогли бы долго удерживать плацдарм на том берегу в случае серьёзной атаки. Он послал приказ Ожеро, находившемуся за двадцать миль отсюда, и велел ему форсированным маршем идти в Пьяченцу, чтобы в тот же день переправиться на другой берег. Тот же приказ был послан Массена, стоявшему в тридцати пяти милях, и Серюрье, который за семьдесят миль отсюда отвлекал противника под Валенцей. Если Массена постарается, то прибудет., завтра; но Серюрье — даже совершая длинные переходы, как предложил Бонапарт, написавший генералу, что «рассчитывает на его рвение» — никак не мог прибыть раньше ночи двадцать первого флореаля, то есть через три дня.