он с еще большей неосторожностью, без всякого стыда и совести, обнажает свою основную страсть и свои побудительные мотивы, всю необъятность и хищничество своего беспощадного самолюбия. «Чего от меня хотят? — говорит он Меттерниху 1
), — чтобы я себя унизил? Никогда! Умру скорее, но не уступлю ни одной пяди своих завоеваний. Ваши государи, рожденные на троне, могут двадцать раз потерпеть поражение и потом благополучно вернуться в свои столицы; для меня это невозможно, потому что я — солдат, выскочка. Моя власть не переживет ни одного дня, после того как я перестану быть сильным и, следовательно, опасным».Действительно, весь его деспотизм во Франции зиждется на его европейском всемогуществе; если он перестанет быть хозяином на континенте, ему придется считаться с законодательным советом» 2
). Но он скорее поставить все на карту, рискнет всем и все потеряет, чем согласится на такую второстепенную роль, чем станет конституционным монархом, ограниченным палатами.«Я видел ваших солдат, — говорит ему Меттерних, — это дети. Когда этой армии подростков, которых вы призываете к оружию, не станет, что будете вы делать?» При этих словах, которые ранят его, в самое сердце, он бледнеет; его душит гнев, черты лица болезненно сокращаются; как раненый, который делает неловкое движение и раскрывается весь, он запальчиво говорит Меттерниху: «Вы не солдат и не можете знать того, что происходить в душе солдата. Я вырос на поле брани. Такой человек, как я, плюет на жизнь
________
миллиона людей». Его химера императорской власти поглотила гораздо больше: между 1804 и 1815 годами он погубил более 1,700,000 французов, рожденных в пределах старой Франции 2
), к которым нужно причислить около 2 миллионов, рожденных вне ее пределов, убитых ради него под именем союзников, или убитых им в качестве неприятеля.Чего же добились бедные галлы, восторженные и легковерные, дважды доверив ему свое общественное дело? Прежде всего двукратного иноземного вторжения. Единственной отплатой за всю их преданность, за все эти потоки пролитой крови, и их собственной и чужой, была Франция, урезанная на пятнадцать департаментов, приобретенных до него республикой, потерявшая Савойю, Бельгию и левый берег Рейна, потерявшая весь северо-западный угол, который составлял ее границу, прикрывал ее слабейшую точку и, по словам Вобана, округлял ее владения»; Франция, отрезанная от четырех миллионов своих новых граждан, которые за двадцать лет совместной жизни успели слиться с нею почти воедино; мало того, оттесненная за свои пределы 1789 года, она только одна оказалась сжатою и ослабленной, среди расширивших свои границы соседей, подозрительная для всей Европы, окруженная прочным и грозным кольцом всеобщего недоверия и вражды.
Таково политическое детище Наполеона, порождение гения на службе эгоизма. В построении его европейского здания так же как и французского, всепоглощающий эгоизм его
_________