Наполеон Бонапарт: между историей и легендой

Для Стендаля император - в основе его жизни и работ. Это «самый изумительный по своей даровитости человек, живший со времен Юлия Цезаря, которого он, думается нам, превзошел. Он был скорее создан для того, чтобы стойко и величаво переносить несчастье, нежели для того, чтобы пребывать в благоденствии, не поддаваясь опьянению. [...] обладая некоторыми из тех пороков, которые необходимы завоевателю, он, однако, был не более склонен проливать кровь и быть безучастным к человечеству, нежели Цезари, Александры, Фридрихи, - все те, с кем его поставят рядом и чья слава будет меркнуть с каждым днем»¹⁵⁸. И в поражении Наполеон для Стендаля не менее велик: «По величию души и покорности судьбе, которые он проявил в несчастье, лишь немногие равны ему, и никто его в этом не превзошел»¹⁵⁹.

В 1823 г., как уже отмечалось, Лас Каз опубликовал «Мемориал Святой Елены», придавший мощнейший импульс «наполеоновской легенде». Книга выдержала четыре издания, выходивших с постоянно вносившимися исправлениями и добавлениями. «Мемориал Св. Елены» стал значительным событием для всего поколения молодых писателей. Целое поколение «сынов века», воспитанных на бюллетенях Великой армии, нашло в «Мемориале» тот отзвук битв, которого их лишила реставрированная монархия Бурбонов.

В разных видах мемуары Наполеона будут фигурировать в работах Мюссе, Гюго, Стендаля, Бальзака, Беранже. Гюго, Ламартин и даже Шатобриан в определенной степени, под его влиянием, станут создавать «золотую легенду».

Во многом под влиянием «Мемориала Святой Елены» происходила эволюция взглядов Виктора Гюго, игравшего существенную роль в конструировании «наполеоновской легенды» на протяжении всего XIX столетия. Характерно, что если отец писателя, как отмечалось выше, был генералом наполеоновской армии, то мать, дочь нантского судовладельца, придерживалась роялистских взглядов и ненавидела Наполеона. Это чувство передалось и сыну. Первый поворот во взглядах Гюго на Наполеона был связан именно со смертью его матери.

В июле 1825 г. Гюго опубликовал поэму «Два острова». Наполеон предстает здесь в образе романтического героя, который был «мечтателем на утре дней когда-то», грезил «на Корсике родимой о власти мировой, о всей непобедимой своей империи под знаменем орла», стал «владыкой полвселенной», но окончилось все крахом, как это бывает с романтическими героями, и Наполеон познал «ничтожество величья своего»:

К победам в юности готовясь, Он прочитал под старость повесть Об унижении в глуши.

Но слава о нем не померкнет, и

К двум островам придут, мне мнится, Пред тенью царственной склониться Все племена грядущих дней¹⁶⁰

.

Если «Два острова» - это лирическая поэма, то «Ода колонне Вандомской площади» (Вандомской колонне), опубликованная в «Le Journal des Débats» 9 февраля 1827 г., - это уже политический манифест. Она стала ответом на происшествие в австрийском посольстве: четыре французских герцога, пришедшие на прием, не были представлены в соответствии с их титулами, поскольку они были получены по названиям мест, где Наполеон разгромил австрийцев. Гюго воспринял это как оскорбление, нанесенное памяти его отца:

Нет, братья, нет, французы!.. В нас умы не шатки,

Мы воспитались все у лашерной палатки.

Нас обрекли на мир; орлятам не парить;

Но, защищая есть отцов, как часовые, Еще сумеем мы доспехи боевые От оскорблений сохранить!¹⁶¹

Ода получила огромный общественный резонанс, став гимном «несокрушимому трофею», выполненному из металла сотен пушек, захваченных Великой армией у неприятеля. Для поколения французов, родившегося около 1810-го года, ода Гюго стала поэтическим подтверждением их детских впечатлений. Для самого Гюго это стало гигантским шагом влево в его политических воззрениях: публично провозгласив себя сыном наполеоновского полководца, он тем самым размежевался с легитимистами:

И я б теперь молчал? Я, преданный доныне Традициям своим фамильным, как святыне! Кто за победою знамен родных следил!

Ей голос, вторя трубам, полон был отваги! Кому игрушкой был - эфес отцовской шпаги! Кто, быв еще ребенком, уж солдатом был!¹⁶²

И Гюго так же, как поколение французов, рожденных в годы Империи, живет надеждами на будущие победы:

Вперед, французы! - Нет орла теперь уж с вами, Что поражал надменных вашими громами;

Но с вами - лилии, хоругвь осталась вам

И галльский наш петух, который мир весь будит;

Он обещает нам, что скоро солнце будет

Сиять, как в Аустерлице, нам!¹⁶³

Политическая эволюция Гюго отражала общую эволюцию романтизма: поначалу роялистский, постепенно он трансформировался в поэтический бонапартизм, оказав «наполеоновской легенде» литературную поддержку, без которой она не имела бы столь оглушительного успеха в дальнейшем.