Наполеон Бонапарт: между историей и легендой

В результате, как и многие другие историки, Т. Ленц утверждает, что Наполеон создал современную Францию, и не только Францию. При Наполеоне «произошла консолидация того, что и сегодня является основой институтов нашей страны и институтов некоторых из наших соседей». Наполеон, по словам ученого, проводил «социальный проект, охвативший всю Европу», пусть он и окончился поражением. Как политик он -человек равенства, сторонник государства, свободного от религиозных споров, поборник жесткой административной и финансовой политики, сильной власти как таковой (которая, по мнению Т. Ленца, вовсе не была диктаторской). Наполеон - это сторонник правительства - которое в реальности делало то, что декларировало; наполеоновское правительство, это правительство, которое имело разумный и сбалансированный проект, располагало средствами для достижения общего блага; это правительство, воспринимавшее государство в качестве высшего арбитра, понимавшего социальные запросы и умевшего на них реагировать». Все эти критерии власти, по справедливому замечанию Тьерри Ленца, не потеряли своей актуальности и сейчас³¹⁰.

Если Пьер Бранда и Тьерри Ленц - уже весьма опытные историки, то что думают о Наполеоне исследователи молодые? О том, что Наполеон является связующим звеном между Францией Старого порядка и Францией революционной говорит 34-летний историк и муниципальный советник Ниццы, автор книги «История революций во Франции» Гаёль Нофри³¹¹

. По словам историка, современная Франция чествует в Наполеоне своего создателя, а Франция вечная празднует юбилей одного из своих самых аутентичных героев. Бонапарт произвел настоящий переворот в мире и для мира. Переворот политический, военный и институциональный, но также нравственный, философский и гуманитарный. Его имя и память о нем синонимичны действию, взлету и быстроте³¹².

По словам Г. Нофри, все усилия Наполеона были направлены на восстановление государства, то есть на то, чтобы позволить стране возобновить нормальный ход своего развития. Наполеон, по его мнению, был не только символом беспорядка и потрясения, но и человеком стабильности и порядка. Для Франции он остается автором ее кардинальной трансформации, совершенной в сложнейший исторический момент. Наполеон, утверждает историк, «олицетворяет собой возвращение к национальной гармонии»³¹³

.

В 2018 г. вышла книга Артура Шевалье под названием «Наполеон без Бонапарта»³¹⁴. Это уже вторая книга о Наполеоне автора, родившегося в 1990 г. В интервью «Le Figaro» от 12 октября 2018 г. издатель и писатель поделился своим мнением о Наполеоне.

Наполеон Бонапарт - это не только реальный человек, это миф, который начал конструировать он сам. Или, как верно заметил Пьер Бранда, миф начинает конструироваться еще с колыбели его матерью Летицией³¹⁵

. А. Шевалье же не видит в Наполеоне ничего мистического. По его словам, «интерес к жизни Наполеона заключается как раз в том, что в ней не было ничего легендарного, чудесного и мистического. Она объяснима. Наполеон не является героем притчи, он человек, который максимально раздвинул пределы истории, написанной для него. Он стучал ногами в двери, и они открывались. Он доказал, что ни один человек никогда не был столь прекрасен, как в момент, когда он бросал вызов своей собственной судьбе, когда отказывался играть роль, написанную для него учителями и отцами»³¹⁶. То есть, хоть это и американизм, но Наполеон - это типичный пример self made тап.

Так Наполеона воспринимают современные французы (и значки с такой надписью можно приобрести в сувенирных магазинах Аяччо), так его воспринимали солдаты Великой армии, хотя для них, конечно, он был не только отцом, но и Богом. То есть это человек, который сам себя сделал и который, как справедливо заметил Пьер Бранда, даже свои неудачи умел скрывать и превращать в успех³¹⁷.

Наполеон для А. Шевалье - это не миф, а модель. При этом он считает наполеоновское правление не завершением революции, а ее кульминацией. «Революция обязана сохранением своей модели, авторитетом своей политики и воплощением своих амбиций Наполеону I». Что касается войн Империи, то автор склонен их воспринимать в качестве продолжения войн Французской революции и, как и его старшие коллеги, не считает нужным их стыдиться³¹⁸.