Наполеон глазами генерала и дипломата

Герцог Тревизский эвакуировал Москву 23 октября, взорвав согласно полученному им приказу Кремль и казармы. 27-го он был в Можайске. Оттуда мы в течение нескольких дней эвакуировали раненых при помощи немногочисленных транспортных средств, какие только удалось собрать. В Можайск прибыл обоз с рисом, и герцог д’Абрантес устроил там несколько складов, удовлетворивших потребности первых воинских частей, прибывших в город.

Следующий день, то есть 28 октября, мы провели вблизи города, не вступая в него. Император получил днем от герцога Тарентского сообщение о том, что подошедшие к неприятелю подкрепления принудили герцога оставаться в бездействии до 15-го. Вечером император узнал, что неприятель энергично теснил арьергард 5-го корпуса вблизи Медыни, и Понятовский направился к Гжатску по проселочным дорогам.

Когда мы проходили мимо Можайска, император сделал остановку, чтобы выяснить, как идет эвакуация и как выполняется его распоряжение о выдаче пайков раненым. Он сам разместил значительное число раненых как в своих личных повозках и экипажах, так и во всех тех, которые проезжали мимо. Некоторые возражали против этой меры, заявляя, что она обрекает несчастных раненых на гибель, так как они, едва покинув лазареты, должны будут тащиться по дороге, но император приказал рассадить их повсюду, где они только могли примоститься, в том числе на крышах фургонов, на повозках для фуража и даже на задках телег, уже нагруженных до отказа ранеными и больными из Малоярославца. Все они один за другим пали жертвой добрых намерений императора, хотевшего укрыть их от опасности, которая могла бы грозить им со стороны ожесточенных русских крестьян. Те из них, кто не свалился в результате истощения и мучительного способа путешествия, стали жертвой ночных морозов или погибли от голода, за исключением раненых гвардейцев и тех раненых, которые находились в обозе императора (эти раненые пользовались пищей и уходом благодаря изумительной самоотверженности доктора Лерминье и заботам начальника обоза Жи); так как все потеряли свои обозы, то до Вильно доехали живыми не больше 20 человек. Даже те из них, которые были в лучшем состоянии, чем другие, не могли вынести того способа путешествия и держаться на повозках там, где было размещено большинство из них. Легко представить себе состояние этих несчастных после нескольких лье пути. Истощение, тряска и холод – все вместе обрушилось на них. Никогда не приходилось видеть более скорбного зрелища.

Возвращаясь к Можайску, я хочу рассказать об одном факте, который показывает, как много сил могут дать даже самому ослабевшему больному страх и потрясенное воображение. Императорский обоз вывез из Москвы всех больных служащих дворцового ведомства, за исключением двух курьеров, заболевших сыпным тифом, причем кожа их покрылась пятнами. Врачи смотрели на них, как на мертвых, и, считая, что они больны заразной болезнью, объявили мне, что перевозить их бесполезно. Я приказал осторожно перенести их в гвардейский лазарет, чтобы поместить вместе с теми ранеными гвардейцами, которые находились в подобном же состоянии и должны были быть оставлены в Москве. Были приняты все меры, чтобы обеспечить им хороший уход, а на случай эвакуации Москвы они были поручены заботам Тутолмина. Один из этих почтальонов, – я рассказываю о нем потому, что я сам не поверил бы этому, если бы не был очевидцем, – так вот один из этих почтальонов, который уже 12 дней был в бреду и которого я видел на смертном одре накануне нашего отъезда, причем врачи не питали никакой надежды на его выздоровление, через четыре дня после нашего отъезда пришел в себя. Он слышит, как говорят об отъезде. Из разговора он понимает, что император покинул Москву и что остающиеся еще там французские войска, быть может, эвакуируют из города. Он соскакивает с постели, его беспокойство, или, вернее, отчаяние, придает ему силы. Он тащится в город, добывает две бутылки вина, немного водки, сухарей, отправляется в путь и плетется до тех пор, пока не нагоняет наши обозы в Можайске. Все думали, что видят перед собой призрак. Нельзя было поверить, что это – тот несчастный, которого переносили в гвардейский лазарет и который уже тогда почти не подавал признаков жизни. Его начали лечить, и через 10 дней он совершенно выздоровел и только очень исхудал.