Наполеон глазами генерала и дипломата

ему было приказано маневрировать с таким расчетом, чтобы расположиться эшелонами на Московской дороге, тогда как герцог Беллюнский должен будет дать отпор графу Витгенштейну, соединив под своим командованием остатки собственного корпуса и корпус маршала Сен-Сира. Он находился в окрестностях Смолян, которые должен был уже покинуть, чтобы прикрывать наше движение и составлять наш арьергард. Кавалерии не хватало, а для разведок на льду невозможно было пользоваться тем, что оставалось от гвардии (и что важно было сохранить на случай, если обстоятельства сделаются еще более критическими); мы не имели поэтому никаких сведений о Кутузове. Мы знали только, что Платов, который слабо теснил наш арьергард, получил подкрепление в составе нескольких батальонов. Император тешил себя надеждой, что благодаря нерешительности Кутузова и благодаря тому, что Милорадович потерял время, поджидая герцога Эльхингенского на дороге у Красного, мы опередим на несколько дней главные русские силы и успеем, следовательно, перейти через Березину; вопрос об этой переправе сильно беспокоил императора после потери Минска.

24-го мы были в Лошнице и там узнали о столкновении под Борисовом[227]

; предмостное укрепление, занятое польским батальоном, было захвачено врасплох и досталось казакам, но храбрый генерал Домбровский, который прибыл прошлой ночью из окрестностей Бобруйска, вновь отбил его во главе своей дивизии и доблестно защищал в продолжение десяти часов против трех русских дивизий. Однако под давлением превосходящих сил неприятеля он вынужден был вечером перейти через мост обратно, причем выполнил этот маневр в полнейшем порядке и занял позиции на другом берегу реки в Неманице.

Таким образом мы лишились единственного пункта, через который могло идти наше отступление, единственного на весь обширный район моста через реку с крутыми и очень болотистыми берегами. Это неожиданное сообщение было самым неприятным, какое только мог получить император. Дополнительные подробности подтверждали как потерю моста, так и те факты, о которых свидетельствовало это событие. Оно не позволяло больше сомневаться, что сюда прибыла молдавская армия, тогда как император в течение долгого времени думал, что она идет на подкрепление Кутузову. Мы узнали, что Чичагов был 30 октября в Пружанах, а 3 ноября – в Слониме, которым русские овладели 19 октября[228]

. Но зато авангард князя Шварценберга был 7 ноября в Волковыске, и сообщение об этом позволило императору надеяться на удачную диверсию.

Судьба, казалось, хотела подвергнуть нас в эту тяжелую кампанию всем самым жесточайшим испытаниям. События, которые могли больше всего расстроить планы императора, следовали одно за другим. Лишившись складов, которые могли бы удовлетворить все наши потребности и позволить нам реорганизовать армию, он терял теперь – как раз в тот момент, когда не было другого пути спасения, – единственную переправу, на которую он так рассчитывал. Всякий другой на его месте пал бы духом. Но император показал, что несчастье не может его одолеть. Бедствия не сокрушили его, и вся энергия этого великого человека лишь проявилась с еще большей силой; он показал, что могут сделать благородное мужество и храбрая армия именно тогда, когда на них обрушивается слишком много несчастий. Император показал, что его воля сильнее всяких событий, и, следовательно, он мог бы еще раз справиться с ними, если бы не искушал больше судьбу, людей и славу. Но надежда и одна только видимость успеха опьяняли его больше, чем удручила бы его самая большая неудача. Полученное им тогда косвенным путем сообщение об успехах, одержанных 16 и 17-го князем Шварценбергом[229]

, оживило его надежды. Судьба так часто осыпала его своими милостями в самых отчаянных обстоятельствах, что он тотчас же пожелал верить и поверил, что австрийцы, предупрежденные министром (герцогом Бассано) и вдохновленные примером его гения, воспользовались случаем, чтобы подойти к нам, и их маневры выручат нас и даже дадут нам некоторые шансы на успех, из которого он сумеет извлечь большие результаты. Обладая таким гением, таким закаленным характером и такой могучей волей, делавшей его сильнее неудач, он в то же время до такой степени был склонен предаваться мечтаниям, как будто действительно нуждался в этом средстве утешения слабых душ.

Его уверенность и упрямство еще больше возросли утром, когда он получил донесение от герцога Реджио о неудаче чичаговского авангарда под командованием генерала Палена, который рискнул напасть на Неманицу и, по словам герцога, потерял много пленных и все обозы, неблагоразумно переброшенные русскими из Борисова на другой берег реки[230]. Об этом успехе у нас раззвонили во все колокола, и мы выступили в путь, направляясь в Борисов. Вверх и вниз по реке были посланы отряды, чтобы выяснить позиции неприятеля, обследовать переправы через реку и обмануть неприятеля ложными демонстрациями.