Читаем Наполеон. Годы величия полностью

Однажды я был в спальне первого консула в тот обычный для него час, когда он занимался утренним туалетом. Я осуществлял обязанности главного камердинера вместо Гамбара, который временно отсутствовал в замке или чувствовал недомогание. В этот момент первому Консулу доложили о приходе Жерома Бонапарта, которому тогда едва исполнилось семнадцать лет. На этого Молодого человека часто поступали жалобы. Жером никого не боялся, за исключением своего брата Наполеона, который всегда делал ему замечания, воспитывал его и журил, словно тот был его собственным сыном. Время от времени в семье возникал вопрос о направлении Жерома на морскую службу — не для того, чтобы Обеспечить ему карьеру моряка, а скорее для того, чтобы оградить от соблазнов и искушений, которые постоянно Появлялись на его пути благодаря высокому положению его брата и которым он был не в силах противостоять. Можно было себе представить, чего стоило Жерому отказаться от удовольствий, столь доступных и столь восхитительных для молодого человека. Он не упускал случая демонстрировать свою негодность для морской службы и, как говорят, зашел так далеко, что был отвергнут за некомпетентность экзаменационной комиссией морс-:ого флота, хотя мог легко подготовиться к экзаменам. Однако воле первого консула следовало подчиниться, и Жером был вынужден ступить на борт корабля.

В то утро, после нескольких минут беседы по поводу морской службы, во время которой первый консул не переставал журить младшего брата, тот заявил: «Вместо того, чтобы отсылать меня в море, чтобы я погиб там от скуки, ты должен был сделать меня своим адъютантом». — «Ну что ж, малыш, — с теплотой в голосе ответил первый консул, — подожди, когда пушечные ядра испещрят морщинами твое лицо, вот тогда я подумаю о твоем предложении».

Адская машина

На 24 декабря 1800 года была назначена премьера оратории Гайдна «Сотворение мира», и первый консул объявил, что он вместе со своими домашними будет присутствовать на премьере этой великолепной оратории. В этот день он обедал с госпожой Бонапарт, ее дочерью и генералами Раппом, Лористоном, Ланном и Бертье. В это время я был дежурным камердинером; но поскольку первый консул собирался в оперу, то я знал, что мое пребывание в замке не потребуется, и решил в свою очередь пойти в театр «Фейдо», в котором госпожа Бонапарт разрешила нам занимать ложу, находившуюся под ее ложей. После обеда, во время которого первый консул, как обычно, не жуя проглотил еду, он поднялся из-за стола, а вслед за ним его офицеры, за исключением генерала Раппа, оставшегося с госпожой Жозефиной и Гортензией.

Около семи часов вечера первый консул уселся в свою карету вместе с Ланном, Бертье и Лористоном, чтобы следовать в оперу. Когда они доехали до середины улицы Никез, охрана, ехавшая впереди кареты первого консула, обнаружила, что дорогу преграждает кем-то оставленная повозка, к которой веревками крепко привязана бочка. Начальник охраны приказал оттащить повозку к обочине дороги; кучер первого консула, которого эта задержка вывела из терпения, резко стеганул лошадей, и они рванулись вперед подобно молнии. Не прошло и трех секунд, как бочка, находившаяся на повозке, взорвалась со страшной силой. Никто из охраны или из лиц, сопровождавших первого консула, не был убит, но несколько человек получили ранения; зато потери среди жителей близлежащих домов и среди прохожих были значительными. Более двадцати человек были убиты и более шестидесяти серьезно ранены. Все оконные стекла в Тюильри были разбиты, и многие соседние дома разрушены. Сильно пострадали все дома на улице Никез и даже дома на улицах, примыкавших к ней. Оконные стекла кареты первого консула были разбиты вдребезги.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное