Наполеон малый

Спасли, — браво! Но от кого же, опять спрошу я? От нее самой! Так что же, в таком случае, представляла собою Франция? Сборище грабителей, воров, бунтовщиков, убийц и демагогов! Пришлось связать эту одержимую, эту Францию, и Луи Бонапарт надел ей наручники. Теперь она под арестом, на тюремном пайке, посажена на хлеб и на воду, наказана, унижена, связана по рукам и ногам, под надежной охраной; будьте спокойны — господин Бонапарт, жандарм, восседающий в Елисейском дворце, отвечает за нее перед Европой; он знает свое дело; на этой негодной Франции смирительная рубашка, а если только она пошевелится… Но что же означает это зрелище, этот сон, этот кошмар? С одной стороны — целая нация, первая из наций, с другой стороны — один человек, последний из людей; и вот что этот человек сделал с этой нацией! Он топчет ее ногами, смеется ей в лицо, издевается над ней, поносит, оскорбляет, унижает, позорит ее! Он заявляет: «Здесь только я, один я»! Как! В этой стране, Франции, где никто не смел заушить человека, оказалось возможным заушить целый народ! О! Какой невыносимый позор! Всякий раз, как Бонапарт плюнет, все должны вытирать лицо! И чтобы это могло продолжаться! И вы говорите, что это будет продолжаться! Нет! Нет! Всей кровью в наших жилах клянемся — нет, этого не будет! Если это продолжится, тогда, значит, на небе нет бога, а на земле нет более Франции!

Книга вторая

ПРАВИТЕЛЬСТВО

I

Конституция

Барабанный бой; слушайте, дурачье!

Президент республики,

Считая, что все законы, ограничивающие свободу печати, были отменены, все законы против широкой гласности и свободного обмена мнениями аннулированы, право собраний полностью восстановлено и все чрезвычайные меры и декреты, не предусмотренные конституцией, а вызванные осадным положением, объявлены недействительными, в силу чего каждый гражданин, пользуясь любой формой гласности — афишами, газетами, выборными собраниями, — мог свободно высказаться; что все обязательства, и в первую очередь присяга от 20 декабря 1848 года, были неукоснительно выполнены, все тщательно изучено, все вопросы выяснены и разрешены, все кандидатуры публично обсуждены и нет никаких оснований подозревать, что хоть один человек подвергся какому-либо насилию; учитывая, словом, что каждому была обеспечена полнейшая свобода.

Что свободный изъявитель своей воли, народ, опрошенный, согласен ли он, связанный по рукам и по ногам, предаться на волю Луи Бонапарта,

Ответил «Да!» семью миллионами пятьюстами тысячами голосов, (Замечание автора: Мы еще поговорим об этих 7 500 000 голосов.)

Объявляет

Конституцию, содержание коей следует:

Статья первая. Конституция признает, подтверждает и защищает великие принципы, провозглашенные в 1789 году и являющиеся основой государственного права французов.

Статья вторая и следующие. Трибуна к пресса, препятствовавшие прогрессу, заменяются полицией и цензурой, секретными совещаниями сената, Законодательного собрания и Государственного совета.

Заключительная статья. То, что называлось некогда человеческим разумом, упраздняется.

Тюильри, 14 января 1852 года.

Луи-Наполеон.

Сверено и скреплено большой государственной печатью.

Хранитель печати и министр юстиции

Э. Руэр.

Эта конституция, которая столь высокопарно провозглашает и утверждает принципы и значение революции 1789 года, а отменяет только свободу, была внушена и подсказана Бонапарту старой афишкой одного провинциального театра, и мы полагаем весьма уместным напомнить о ней читателю:

сегодня

ТОРЖЕСТВЕННОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

«БЕЛАЯ ДАМА»

опера в трех актах

Внимание! Музыка, которая затрудняла ход действия, заменяется остроумным и пикантным диалогом!

II

Сенат

«Остроумный и пикантный диалог» — это Государственный совет, Законодательный корпус и сенат.

Так, значит, есть сенат? Разумеется. Этот «великий орган», эта «уравновешивающая сила», этот «верховный умиротворитель» — он-то и представляет собой высшую гордость конституции. Займемся же им.

Сенат. Это сенат. О каком сенате идет речь? Не о том ли, который тщательно обсуждал, под каким соусом императору будет благоугодно вкушать тюрбо? Или это тот сенат, о котором Наполеон 5 апреля 1814 года сказал: «Достаточно было сделать знак — сенат считал это для себя приказанием и всегда делал больше, чем от него хотели»? Или это тот сенат, о котором Наполеон сказал в 1805 году: «Эти трусы боялись не угодить мне»?[20]

Или это тот сенат, по поводу коего почти такое же восклицание вырвалось у Тиберия: «Вот подлецы! Они еще более рабы, чем это требуется»? Или речь идет о том сенате, который заставил Карла XII сказать: «Пошлите им в Стокгольм мой сапог!» — «На какой предмет, ваше величество?» — осмелился робко вопросить министр. «Председательствовать в сенате».