Наполеон. Мемуары корсиканца

Часы на башне пробили третью четверть двенадцатого часа ночи, когда мы высадились у подъезда Тюильри. Швейцар, вышедший на стук, не узнал ни меня, ни императора. Он позвал жену, поднес фонарь к самому моему лицу… и только тогда они меня узнали… так я зарос русской бородой.

Они тотчас позвали дежурного лакея, и тот, увидев моего спутника, скромно стоящего в стороне, вскричал: «Император! Ваше Величество!»

Император расхохотался и сказал: «Спокойной ночи, Коленкур. Вы нуждаетесь в отдыхе после такого пути… Впрочем, как и я».

Император прочел мою запись рассказа Коленкура.

– Что ж, он все понял в меру своих возможностей… – И добавил: – Она уже спала… и встретила меня сонным объятием, простодушной радостью… Женитесь на австриячках, Лас-Каз, они чужды интриг, ибо слишком глупы, чтобы в них участвовать, и подставляют свое тело со спокойной радостью исполненного долга, как будто исправно платят по векселю…

В ту ночь я долго сидел у кровати малютки. Как я его любил! Моя мать – единственная женщина, которую я по-настоящему уважал… и вот это крохотное тельце – сын… два самых дорогих существа в этом мире… Как вы поняли, Лас-Каз, все это записывать не надо…

Ну а теперь – беритесь за перо. Уже в пути я узнал о заговоре генерала Мале. Кратко опишите в рукописи этот заговор сумасшедших. Впрочем, не знаю, известны ли вам самому истинные подробности дела.

Этот Мале, полоумный роялист, содержался в Венсенском замке, а потом в Шарантоне – в сумасшедшем доме. Но иногда сумасшедшие дьявольски изворотливы, и фантазии безумных могут перевернуть мир… В конце октября этот Мале придумал сочинить прокламацию о моей гибели в России. После чего бежал из психиатрической больницы вместе с двумя другими безумцами. Дома переоделся в генеральскую форму и на рассвете приехал в казармы. Велел разбудить коменданта и сообщил полусонному глупцу о моей смерти и о том, что ему поручено… сформировать правительство!

Затем Мале освободил из тюрьмы Ла Форс двух своих друзей генералов – участников весьма противоположных мятежей – роялистского и республиканского (так что роялисты и республиканцы отлично спелись в ненависти ко мне!). Один из них, генерал Лагори, был начальником штаба у заговорщика Моро. И этот Лагори умудрился арестовать и моего министра полиции Савари, и префекта полиции Паскье! После чего они объявили о создании нового правительства. Префект департамента Сена уже готовил зал заседаний для этого правительства сумасшедших, когда наконец-то во всем Париже нашелся один здравомыслящий! Генерал Гюллен[32] с десятком солдат попросту арестовал всех безумцев.

И я сказал себе: «Если бы министром был Фуше, никакого заговора не случилось бы…» Хотя, зная Фуше, я все-таки проверил великого интригана: не участвовал ли в заговоре он сам? Когда мы с ним встретились, я спросил его об этом в упор. Фуше ответил достойно: «Если бы я участвовал, Сир, заговор победил бы». Все это он произнес с вечной дьявольской усмешкой…

Перед приездом я послал в столицу откровенный бюллетень, где сообщил правду о гибели армии, но в конце обратился к нации с важными словами: «Люди, недостаточно закаленные, чтобы подняться над изменчивостью судьбы и военной удачи, утратили силу духа и бодрость. Но тот, кто сохранил отвагу, увидел в новых трудностях лишь новую славу». И чтобы у народа не было сомнений в этом, я приписал: «Здоровье Его Величества лучше, чем когда-либо».

Но в столице, которую я отучил от несчастий и трудностей, эти слова вызвали злорадство врагов. Савари передал мне полицейское донесение о гнусной фразе Шатобриана, которая тотчас начала гулять по салонам: «Сироты без числа, утрите слезы – ваш император здоров!»

И все-таки я рассчитал правильно. Появившись в Париже невредимым и полным энергии сразу после того, как страна прочла опасный бюллетень, я вселил уверенность во многие слабые души.

Остатки Великой армии, переданной мною Мюрату, сильно поредели. Мюрат и Ней своими бездарными действиями докончили ее разгром. Нет людей решительнее и храбрее на поле битвы, чем Ней и Мюрат, и нет нерешительнее и трусливее их, когда надо самим принять решение. Меньше двадцати тысяч солдат они вывели из России.

Я набрал новую армию. Это было нелегко. Я конечно же знал о страхах, которые сеяли в деревнях уцелевшие калеки, рассказывая об ужасах русской кампании. Так что немало малодушных уклонилось от набора. Но триста тысяч солдат я все-таки получил. Большинство из них – необстрелянные юнцы. Весной они прошли весьма упрощенную военную подготовку, и я выступил навстречу противнику… К сожалению, я принужден был держать в Испании огромную армию столь нужных мне опытных солдат. Там высадились англичане, действовали партизаны. И я не мог оголить свой южный фронт, несмотря на все мольбы моих маршалов. Это кончилось бы мгновенным крахом империи!