Наполеон. Мемуары корсиканца

Услышав про роялистов, я не выдержал. Я орал на него: «Я старый воробей, и меня на мякине не проведешь! Нет, аристократы и шуаны тут ни при чем! Это они, ваши друзья-якобинцы! А вы… вы попросту бережете своих… все не можете забыть, что вы один из них! Эти мерзавцы в революцию жили по колено в крови! И сегодняшних кровавых демонов извергнул все тот же ад девяносто третьего года! Нет, видно, их нельзя усмирить… Значит, их надо раздавить! Надо раз и навсегда очистить Францию от этой сволочи!»

И я не играл – это был настоящий гнев. Я и моя жена чудом избежали смерти, а Франция – величайших потрясений. Нетрудно понять, что значила моя жизнь для республики!

Я с трудом записывал за императором, но несколько иные размышления о случившемся бродили в моей голове.

– Я верил в это! – хмуро сказал он.

За окном уже было совсем темно, в открытое окно каюты слышался все тот же шум волн… Император продолжил:

– Фуше промолчал. Но на следующий день он принес мне длиннейший список якобинцев, которые подлежали, по его мнению, наказанию. Бывший вождь кровавых фанатиков не пропустил никого из прежних друзей и предложил для них самую суровую кару. Мне оставалось только утвердить приговор. Одних казнили, других заключили в тюрьму, третьих отправили в Гвиану (на «сухую гильотину», где их угробил невыносимый климат), четвертых выслали из страны…

Но не прошло и месяца, как мерзавец молча положил передо мной отчет. И с тем же бесстрастием (за которым мне всегда чудилась насмешка) ждал, пока я прочту… В отчете были неопровержимые доказательства того, что адскую машину действительно подложили роялисты. Более того – главные виновники уже были схвачены и ждали казни.

«Как видите, я был прав».

«Отчего же вы не сопротивлялись? Почему составили те списки?»

«Я подумал, Сир, что покушение – прекрасный повод избавиться от всех этих людей, которые, уверен, будут сильно сопротивляться тому, что неизбежно должно случиться… в самое ближайшее время!»

Я уставился на него.

«Я говорю о возвращении монархии, – улыбнулся он. – Не так давно кем-то была напечатана брошюра “Параллели между Цезарем, Кромвелем и Бонапартом”. Это умело составленное сочинение справедливо доказывает необходимость восстановления королевской власти в вашем лице, гражданин консул. Брошюра конечно же анонимная, но не прошло и получаса после того, как она легла ко мне на стол, а я уже знал, кто ее автор. Сие сочинение написал и издал ваш брат Люсьен. Впрочем, как и он, я тоже уверен: это будет полезно для Франции. Но якобинцы… к которым вы причисляете почему-то и вашего покорного слугу… пошли бы на что угодно, лишь бы помешать этому. И я решил, что…»

«Что я негодяй, убивающий людей из предусмотрительности?»

«Нет, что вы – великий политик».

Император неодобрительно посмотрел на меня.

– И вы тоже так думаете… Нет, тысяча раз – нет! Хотя я не жалею об этих мерзавцах. Скольких невинных они погубили в дни террора. Так что я оказался лишь невольным возмездием. Моя мать недаром цитировала Библию: «Ассур, жезл гнева Моего! И бич в его руке. Мое негодование». Я выступил только бичом Божьим. И народ это оценил. Когда якобинцев везли в ссылку, их с трудом спасли от разъяренной толпы.

Что же касается существа вопроса, Фуше был прав: уже тогда я начал подумывать о возвращении королевской власти. Я имел на то право. И сочинение Люсьена должно было подготовить общество… Впрочем, про Люсьена все вычеркните.

Итак, Франция благоденствовала. Я дал республике главное – справедливые законы, и ни одна страна мира не имела подобных. В Тюильри я собрал цвет мысли Франции, мы работали над Гражданским кодексом по десять часов ежедневно… Запомните: мой Кодекс я ценю больше, чем все свои победы! Да, были великие победы. Но слава моя не сводится к сорока выигранным битвам. И даже если Ватерлоо перечеркнет их, мой Гражданский кодекс пребудет вовеки. Он собрал воедино плоды великой революции, в нем идеи великих философов. И главное: собственность объявлялась священной. Ибо в стране, где правит собственность, – правят законы, а в стране, где правят неимущие, – правят законы природы.

Изменился и облик страны. За короткий срок были прорыты каналы, проложены новые дороги. Теперь эти дороги и каналы накрепко связали Францию и завоеванные мною земли.

Каждый мой шаг теперь должен был объединять. К примеру, я учредил орден Почетного легиона. Эти глупцы в Сенате уговаривали меня сделать орден чисто военным. Но я объяснил: в стране тридцать миллионов. И триста тысяч профессиональных военных – ничто по сравнению с этой массой. Чтобы орден Почетного легиона стал воистину почетным, он должен объединить заслуги военных и штатских. И я первый подал пример, когда на поле брани подписывал свои приказы «Бонапарт, член Академии».