Наполеон. Мемуары корсиканца

Но лучший его портрет так и не был написан. Между тем я вижу его каждый день. Это император, не просто вспоминающий, но живущий там, среди своих побед, мечущийся по тесной каюте, полной слышных ему одному звуков: стонов раненых, выстрелов ружей, грохота артиллерии, храпа лошадей… и возвращающийся в жалкую действительность с ранеными глазами…

На следующее утро – знакомая картина: он торопливо допивает кофе и, не поздоровавшись, начинает диктовать, вышагивая по каюте:

– Я дал своим войскам отдохнуть с марта по май на зимних квартирах. И отдохнул сам. Я жил в старинном прусском замке Финкенштейн. Здесь была моя штаб-квартира. И все это время сотни курьеров скакали в замок и обратно в европейские столицы. Отсюда я управлял завоеванной Европой…

Я только успел подумать, как император сказал:

– Да, вы правы, свое уединение я делил… вы знаете – с кем… Вот эта походная кровать была придвинута к необъятному ложу. И каждое утро завтрак сервировали на двоих. Горел огромный камин, и по вечерам мы молча сидели подле него…

Я хорошо знал эту историю, ее в подробностях рассказал мне дальний родственник героини словоохотливый князь Р.[23].

Император увидел ее впервые в Варшаве на балу. Ей было 18 лет. Графиня Мария Валевская, хрупкая красавица с золотыми волосами. Она была из знатного обедневшего рода. Ее отдали замуж за графа Валевского (внучка графа была старше ее на 10 лет).

Император забросал ее письмами. Она не отвечала. Он написал: «Бонапарту женщины отказывали, но Наполеону – никогда!» Она вновь не ответила.

Но великий дипломат сочинил наконец нужное письмо: «О, если бы Вы захотели! Только Вы одна можете преодолеть преграды, разделяющие нас. Придите, и Ваша родина станет мне еще дороже, если Вы сжалитесь над моим сердцем…»

После чего и состоялся этот трагифарс. Вся многочисленная родня уговаривала несчастную Марию изменить престарелому мужу во имя любимого миража – восстановления независимой Речи Посполитой. Именно это ловким намеком пообещал в своем письме император…

И – свершилось… А потом он умолил ее приехать в замок…

– Она приехала ко мне, пожертвовав многим, для нее – всем… Чтобы видеть меня лишь глубокой ночью и просыпаться утром уже на пустом ложе. Весь день я работал: писал приказы, диктовал письма, читал донесения… Я чувствовал ее нервность – ей казалось, что я не оценил ее жертву.

И однажды, тем редким вечером, когда я не работал и мы сидели вдвоем у камина, я перечислил ей дела (лишь некоторые, чтобы не утомить ее), которыми я занимался в тот день. «Испанские дела»: король обещал поставить в мою армию пятнадцать тысяч солдат, но пока я не получил ни одного, и пришлось написать об этом глупцу Бурбону, и людям, на него влиявшим, и нашему послу, влиявшему на этих людей. Затем – приказ о «ревизии прусских земель». Их следовало описать для определения будущей контрибуции. Мне предстояло сломить наглость прусского короля, который, укрывшись в Мемеле, несколько воспарил духом, уповая на действия русского союзника. К сожалению, вместо того чтобы стереть с лица земли его самозваное разбойничье королевство, я предложил ему суровые… очень суровые условия мира. Но он посмел заартачиться – верил в русские войска…

Кстати, русскую армию возглавлял генерал Беннигсен – один из главных убийц отца царя. Говорят, он нанес последний удар и даже наступил ногой на труп несчастного Павла… И сын поручил свою армию убийце отца! И после этого он смел приказать, чтобы с амвона церквей меня объявляли «Антихристом, который предался сразу Синедриону и Магомету». Только невежество северных варваров могло выдумать этакую чушь!