Напряжение за границей

Дворец Совета назывался таковым больше по привычке: нет роскоши в железобетоне, переложенном свинцовыми плитами; в практичных плафонах дневного света и выкрашенных белой краской полах; в толстенных дверях и неудобно-высоких порогах. Разве что оценить все предосторожности в деньгах — все эти артефакты, вмурованные в стены, рунные росписи поверх дворца, которые никогда не увидят свет, и кровавые камни, создававшие три охранных контура: для машин, для людей со свитами и только для Золотых поясов. Вот тогда дворцы настоящие выходили настоящими дешевками.

Йорг оставил свиту в личном зале ожидания, там же и переоделся в белую накидку и простые белые штаны с обувью — символ чистых намерений и помыслов. Обычную одежду, все ценности — пришлось оставить. Артефакты, даже личные, запрещались. А чувства еще с момента входа начал царапать активированный блокиратор — пока еще не отсекающий Силу целиком, но стоит войти в третий контур, и даже огонька не зажечь…

Этот момент личного доверия невозможно было обойти — поединок атакующих и защитных артефактов, равно как противостояние доспеха и оружия, сопровождал человечества всю его историю. И допускать на совет людей с артефактами — означало рано или поздно допустить трагедию. Равно же запрещалось возводить в достоинство Золотого пояса адептов стихии Времени — но об этом запрете помнил только Латтнер, да Алистер Крупп. Впрочем, стихия — слишком редкая, чтобы о ней вспоминать. Ганза немало постаралась, чтобы уничтожить последних ее владельцев.

Все Золотые пояса выступали в момент Совета равными, простыми людьми — неприятно, болезненно хрупкими и смертными. Тут могли заехать в морду и потаскать за волосы, пока не разнимут — это добавляло людям вежливости. И именно внутри Совета, при личном присутствии, решались самые важные вопросы.

Третий, внутренний контур — зал голосования — выглядел, как круглый театральный амфитеатр, сильно уходящий вниз до небольшой площадки метров восемь в диаметре. В самом низу находились кресла для Золотых поясов — их насчитывалось шесть, один еще не успели убрать. И так получалось, что за спинами каждого сеньора Ганзы поднимался целый сектор пустующих кресел. Изначально их занимали разнообразные консультанты и эксперты, но с развитием технологий в личном присутствии слуг больше не было нужды.

Латтнер не помнил, кто первым придумал рассаживать на эти кресла манекены, разодетые в одежды тех стран, которые тот или иной Золотой пояс контролировал. Но получилось забавно — безмолвные, бесправные, они сидели и слушали, как господа решают их судьбу. За спиной самого Йорга была обозначены территории, омываемые Эгейским и Ионическим морями. Конрада Аденауэра внимательно слушали народы Прибалтики и по обе стороны Уральских гор. Алистер Крупп подгреб под себя всю Африку. Сеньор Любека Георг Ходенберг безо всякого стеснения обозначил масштабом своих притязаний всю Европу, вместе с Англией. Сеньор Висмара Филипп Брандин обрядил в деловые пиджаки, шляпы и всунул манекенам сигары, сообщая, что ведет дело с Северной Америкой. За пустующим креслом мертвеца Дитриха был весь ближний восток и Китай с Индией — и эти народы, по уму, требовалось аккуратно растащить по рядам. Богатейшее направление, охотно покупающее оружие.

Южную Америку и Австралию Ганза не контролировала, не сложилось по объективным причинам. В Австралию длительное время ссылали разнообразных преступников, и их потомки пока еще помнили, кто именно таким образом устранял конкурентов. В Южной Америке не умеют вести бизнес цивилизованно — так постановил совет Ганзы после ряда жертвоприношений торговых миссий. Брандин обещал что-то сделать с этими дикарями через своих деловых партнеров, но пока получалось плохо. Как считал Латтнер, гиблое дело: не следовало просить правителей береговой Южной Америки красть и продавать континентальных жителей. То, что сработало в Африке, дало существенную осечку тут: почти весь континент, как оказалось, принадлежал одной семье, и династия за три сотни лет не сменилась. Все ещ помнят, хоть и Ганза давно уже не занимается живым товаром… официально.

А вот с неофициальным моментом — в этот раз вышла серьезная промашка. Йорг Латтнер видел эту мысль в глазах четырех своих коллег, рассаживающихся по своим креслам.

— На правах двадцать первого дня четного месяца, принимаю на себя председательство Советом, — загудел низким голосом Алистер Крупп.

Низкий, крепкий, позволивший себе седину и вид глубокого старика, Алистер предпочел длинный белый камис — рубашку во весь рост, из полы которой выглядывали черные лакированные туфли. Руки в широких рукавах лежали на подлокотниках кресла, взгляд — обращен на Латтнера.

— Повесткой дня объявлен прогресс взлома последнего из гермозатворов безвременно почившего Дитриха ван Цоллерна. — Размеренно произносил он. — Предлагаю изменить повестку из-за новых обстоятельств, произошедших на поверхности.

«Ну разумеется…».