Напутствие бессмертным

Есть немало людей, которые, обладая довольно поверхностными знаниями о древней истории (да и о современной тоже), с пренебрежением и насмешкой отзываются обо всех достижениях древности. Читая о языческом жречестве, мы всякий раз сталкиваемся с напоминаниями о том, что они «возводили высокомерные башни» вместо того, чтобы «просвещать несчастных дикарей». Вавилонских магов все время сравнивают с «бедными патагонцами» и другими христианскими миссиями, и это сравнение неизбежно оказывается не в пользу первых. На это мы можем ответить, что если древние воздвигали «высокомерные башни», то и наши современники продолжают делать то же самое. Взгляните хотя бы на нынешнее парижское безумие — Эйфелеву башню. Никто не может сказать точно, сколько человеческих жизней погубили эти древние башни; но известно, что Эйфелева башня в самый первый год своего существования унесла уже свыше сотни жизней строителей, и строительство ее до сих пор не закончено. К тому же, если сравнить эту башню с Вавилонской по степени полезности, то пальму первенства по праву придется присудить древнему зиккурату — Планетарной Башне Храма Нэбо

[111] в Борсипе. Между «высокомерной башней», посвященной национальному Богу Мудрости, и другой «высокомерной башней», призванной привлекать зевак, все-таки есть некоторая разница; и последнюю никак нельзя ставить на одну доску с первой, если только не считать, что даже современная глупость стоит выше древней мудрости. Более того, современная астрогнозия[112]

обязана своим прогрессом халдейской астролатрии[113]; а астрономические вычисления магов легли в основу нашей нынешней математической астрономии и помогли нашим исследователям сделать многие важные открытия. Что же касается миссий — в Патагонию или Аннам, в Африку или Азию, то у любого непредубежденного человека до сих пор вызывает затруднения ответ на вопрос, являются ли они благом или злом, посылаемым Европой в подарок «несчастным дикарям». Мы тоже не уверены в том, что следует считать наибольшим благом для «невежественных» язычников: позволить им и дальше оставаться предоставленными исключительно самим себе или же навязчиво приобщать их (ценою отступничества от своих прежних верований) к таким благам цивилизации, как ром, виски и разнообразные болезни, которые, как правило, приходят следом за европейскими миссионерами. Что бы там ни говорили любители софистики, но умеренно порядочный, даже по меркам собственной культуры,

язычник гораздо ближе к Царствию Небесному, нежели лживый, жуликоватый и беспринципный христианский новообращенный. И коль скоро его уверили в том, что его одежды (то есть преступления) омыты кровью Иисуса и что Бог более радуется «одному раскаявшемуся грешнику», нежели 99 безгрешным святым, то ни он, ни мы не видим причин, почему он должен отказываться от подвернувшейся ему возможности.

«Кто в древности, — вопрошает Э.Янг, — мог бы пожертвовать двадцать миллионов — не по приказу самовластного монарха или деспотичного жречества, но повинуясь лишь спонтанному зову национального сознания, непреодолимому импульсу национальной воли?» И далее этот автор добавляет, что «даже пирамиды кажутся ничтожно малыми перед моральным величием» этого «денежного пожертвования». О гордость и самомнение нашего века!

На его месте мы не были бы столь уверенными. Если бы каждый спонсор этого «денежного пожертвования» внес в него свои «две лепты бедной вдовы», то все они вместе могли бы утверждать, что они дали

«больше всех», больше, чем любая другая нация, и ожидать затем грядущего воздаяния. Но тот факт, что Англия является богатейшей страной мира, несколько меняет внутреннюю ценность всего предприятия. Двадцать миллионов в единой массе, конечно, могли бы стать мощным орудием для добрых дел. И такое «денежное пожертвование» могло бы обеспечить добрую карму самому жертвователю, если бы не было так тесно сопряжено с национальной гордостью и если бы нация не использовала его как средство самовозвеличения и не возвещала о нем с бахвальством по всем четырем сторонам света трубным гласом сотен печатных изданий. Истинное милосердие развязывает свой кошель невидимой рукою и,

…сделав доброе дело, забывает о нем…

Оно сторонится славы и никогда не бывает показным. И, кроме того, все в мире относительно. Один миллион в звонкой монете составлял 3000 лет тому назад в десятки раз больше, чем двадцать миллионов сегодня. Двадцать миллионов — это Ниагара титанической силы, способная затопить какую-нибудь массовую потребность и вызвать такую же массовую суматоху. Но даже если они смогут на какое-то время помочь десяткам тысяч голодных и несчастных, все равно останутся в десятки раз больше страждущих, сирых и голодных, для облегчения страданий которых даже этой огромной суммы окажется недостаточно.