Нарисуй мне дождь (СИ)

Кланю мы застали дома, и это само по себе было большой удачей. Она была не одна, у нее «гостил» ее знакомый армянин с базара по имени Сурен. Кланя называла его Сурик. Их сонных и пьяных мы подняли с постели. Бесстыже улыбаясь, Кланя расхаживала по комнате нагишом, виляя слегка отвисшим задом. Она обладала редкой притягательностью походки, в которой принимали участие все ее округлости. Кошачья гибкость сочеталась в ней с умеренной, совсем без излишеств, пышностью форм. Посреди небольшого, слегка выпуклого живота темнел глубокий пупок, сквозь смолистые завитки волос на лобке пикантно просвечивала мраморно-белая кожа. Ее высокие тугие груди с задорно торчавшими кверху острыми сосками слегка подрагивали в такт шагам. Заметив, наконец, что я с интересом рассматриваю Кланю, Ли наигранно сердито на нее прикрикнула:

— Кланька! Сейчас же прикройся, бесстыдница! Ты же Андрюшу смущаешь. Хочешь его сегодня довести до седьмого нервного потрясения?

Женоподобный Сурен оброс густыми черными волосами. Он усердно старался задрапировать себя в серое приютское одеяло, но его скроили в расчете на недоношенного подкидыша. Как он ни изловчался, ничего не получалось, и на всеобщее обозрение открывались те или иные интимные подробности его тела. На его пухлощеком, откормленном лице застыла улыбка с выступающим вперед рядом верхних зубов. А нижних зубов будто и не было, они скрывались за прикушенной нижней губой. Испуганными круглыми глазами он украдкой поглядывал на мою окровавленную ногу.

Меня она тоже интересовала. Поэтому, первым делом, зайдя к Клане в гости, я совершенно неучтиво снял штаны… Ни йода, ни бинта Кланя у себя в доме не держала. Полосками разорванной простыни она и Ли перевязали мне бедро, наслюнявленными обрывками газеты заклеили бровь и переносицу, застирали рубашку и брюки. Все это они делали, покатываясь со смеху. Когда Ли встречалась с Кланей, они могли хохотать днями напролет. Сейчас же, их забавляло это маленькое приключение, которое могло стоить мне зрения, а то и жизни. Я на них не обижался, к таким вещам я относился легко. Я жил по принципу: пан или выиграл, tertium non datur³⁷, а если дано, - то в третьем виноват ты сам.

Некого винить. Ли, это мой собственный выбор, моя чудесная находка, но ее окружение серьезно вредило моему здоровью. Но, без пристрастия оценивая сложившуюся ситуацию, я не снимал ответственности и с себя. Я влюбился в Ли с первого взгляда. Любовь с первого взгляда таит в себе много неожиданностей и разочарований, поскольку я скорее влюбился в выдуманный мною образ. Теперь же, узнавая ее лучше, я входил в полосу прозрения и рядом с прекрасными ее душевными качествами, проявлялись другие особенности ее характера, о которых я только смутно догадывался. Она часто не воспринимала грань между смешным и ужасным. Мне казалось, что причина не в ее душевной черствости, а в насмешливо-глумливом складе ее ума. В отличие от меня, она ничего не принимала всерьез, и поначалу мне это нравилось. Я считал, что это всего лишь вопрос пропорций, а не тревожные проявления нарушений психики.

Я спрашивал у себя, куда заведет меня эта странная связь? Вероятно от пресыщения, я все чаще задумывался о том, что половые сношения довольно утомительны и не так уж необходимы. И все же, речи не могло быть о том, чтобы расстаться с Ли. Но мне не понятно было, зачем моей необыкновенной подруге эти опасные, предательски ненадежные маленькие злодеи? Почему она так тяготеет к их миру зла и обмана? Хоть мне и не хотелось признаваться в этом себе самому, но я начал сознавать, что дальнейшие мои отношения с Ли могут привести к совершенно неблагоприятным для меня последствиям. Однако задумываться над тем, как быть дальше, не было сейчас никакого желания.

Кланя поставила на круглый стол с ободранной шпоной початую литровую банку самогона. Взяла разломанный кирпич формового хлеба, наломала его ломтями и разложила их на подмокшей оберточной бумаге, где лежало несколько таким же способом оторванных кусков вареной колбасы. Ножа у нее не было, другой закуски тоже. Да и причем тут нож?.. - в доме повешенного не говорят о веревке. Самогонка у Клани была бесовской крепости, прозрачная, как слеза и обжигающая, как расплавленный металл. Я всерьез опасался, чтобы она не прожгла мне дыру в желудке.

— Ты, Андрюша, будь с нею поосторожней, атомный напиток, — заботливо предостерегла меня на ухо Кланя.

После первой, нас повело и потащило, как откатывающейся от берега волной, и тут же накрыло, второй, наполненной расслабляющим теплом. Я наконец согрелся, и задумался о чем-то. О чем я думал? Я бы и сам не сказал о чем. Приумолкла и Ли, дурашливое настроение оставило ее. Лицо ее удивительно похорошело, к ней пришло вдохновение и она прочла нам стих своей знакомой по «Парижу» Вали Шеховцовой.