Наркомент

Ко мне пришла твердая уверенность в том, что ни Черняков, обходящийся без блатного погоняла, ни Геворкян со своей высокогорной кликухой не улизнут от моего возмездия. Все же, как ни крути, удача до сих пор улыбалась мне, вытаскивала за шкирку из передряг, каждая из которых могла закончиться весьма плачевно.

Взять хотя бы недавнюю пальбу в родительском подъезде. Одной-единственной пули из щедрой россыпи, пущенной мне вслед, вполне могло хватить для того, чтобы я уже никогда никуда не спешил. А ведь обошлось! Если везение будет сопутствовать мне и дальше, то моим недругам осталось радоваться жизни недолго, очень недолго.

Главное: дочурка и родители находились в данный момент в относительной безопасности. Светульку не дадут в обиду Пашины гаврики. Папа с мамой скоро соберут вещички и погрузятся в поезд дальнего следования. Грозит им разве что нудный допрос, но никак не подписка о невыезде или более радикальные меры пресечения. Сын? Да, забегал утром, а где он теперь и чем занимается – неизвестно. Более того, незадачливый патруль, наделавший шума на всю округу, пришелся даже кстати: если родителей и задержат на некоторое время со следовательскими играми в вопросы и ответы, то мафиозное воинство ни за что не сунется в разворошенное осиное гнездо.

Поглощенный размышлениями, я не забывал зорко поглядывать по сторонам, чтобы не быть захваченным врасплох, как это едва не произошло на рассвете. Водка, выпитая на морозе, не туманила ни зрения, ни сознания, а лишь согревала кровь, все быстрее разгоняя ее по жилам.

Мирных граждан, расползающихся из подъездов по своим маленьким делишкам, я спокойно пропускал мимо, стараясь поворачиваться к ним спиной, чтобы не отсвечивать понапрасну ни физиономией, ни бутылкой. Что-то заставило меня насторожиться, когда в мою сторону медленно двинулась женщина того возраста и той наружности, когда ее уже называешь мысленно бабулькой, хотя вслух делать это еще что-то мешает.

– Бодров? – она замерла в двух шагах от меня, пытаясь разглядеть мое лицо, которое я начал воротить в сторону слишком поздно.

Пришлось обернуться:

– Слушаю вас.

Сначала я решил, что женщина видела по телевизору мой портрет, и даже заранее представил, как станет она голосить мне вслед, когда я буду вынужден начать новое стремительное отступление. Но получилось иное.

– Не узнаешь меня, Бодров?

Приглядевшись повнимательнее, я улыбнулся:

– Узнаю, Тамара Осиповна, конечно, узнаю. – Подумал немного и слукавил: – Вы не очень-то изменились.

– Врешь, Бодров, – сказала моя бывшая классная руководительница. – Как всегда, врешь.

У нас были с ней сложные отношения. Тамара Осиповна предрекала моим родителям, что я плохо кончу, что я грубый, разболтанный, совершенно неуправляемый. Я платил ей той же монетой: пакостил на ее уроках при любой возможности, изводил классную дерзостями, прогуливал занятия. Но, когда меня хотели отчислить из школы за выбитую челюсть физрука – я застукал его у замочной скважины девчачьей раздевалки, – именно Тамара Осиповна отстояла меня перед директором и педсоветом.

– Это была не ложь, а комплимент, – успокоил я бывшую классную.

– Что есть одно и то же, Бодров. Спиваешься помаленьку?

– Праздную, Тамара Осиповна.

– Что именно? Новый год по восточному календарю?

– Удачную сделку обмываю, – ответил я, слегка задетый учительским сарказмом. – Сто тысяч долларов. Вот денег, как грязи, девать некуда. – Я выгреб из кармана зеленую наличность и небрежно помахал импровизированным веером перед носом собеседницы. – Через два часа вылетаю в Лондон. Шекспиру от вас привет передать?

Лицо Тамары Осиповны покривилось, как будто я отвесил ей пощечину. Ей было больно, больно по-настоящему. Ведь она боготворила творца «Гамлета» и всю жизнь мечтала побывать в Королевском шекспировском театре в Стрэтфорде, где, как она благоговейно рассказывала, каждый год 23 апреля происходят юбилейные торжества. Ее мечта не сбылась. Англия давно стала совершенно доступной страной, но бывать там могли не постаревшие педагоги, а всякие нувориши. Племя младое, незнакомое, хлещущее по утрам водку, днем шляющееся по массажным и бильярдным, по ночам развлекающееся с гулящими девицами, а между делом ворочающее умопомрачительными деньжищами. Именно так представляла себе Тамара Осиповна современный бизнес, и я своей злой шуткой подтвердил ее худшие опасения. Если ей светило в конце жизни только одно волнующее путешествие – на кладбище, то я, здоровый балбес, один из тех, кого она в глубине души всегда считала вечными недорослями, мог наслаждаться жизнью и путешествовать по всему свету. Это сводило на нет все многолетние усилия и заботы Тамары Осиповны, превращало в ничто ее высшее образование, опыт, эрудицию, перевыполненные социалистические обязательства.

Вот что я прочитал в ее взгляде. И, осторожно тронув бывшую классную руководительницу за локоть, который она поспешила непроизвольно отдернуть, тихо сказал: