Наркомы страха

Но медаль имеет и оборотную сторону: каждый агент ГПУ, однажды заподозренный, будет ликвидирован без суда. Главари рассмотрят его дело, и если им покажется, что он «заслуживает виселицы», то виновный предается казни — тут же, в самом здании ГПУ. Что касается осужденных на смерть из лиц, не принадлежащих к составу этого учреждения, то они обычно предаются казни в другом месте…

В эти зловещие убежища (внутреннюю тюрьму ГПУ. — Б. С.)

имеют доступ только стражники, и стражники тщательно просеиваются среди отрядов ГПУ. Так, когда я должен был пойти допрашивать Блюмкина… то я не был допущен в камеру заключенного; тюремщики привели его ко мне в другую часть здания. Содержащимся во внутренней тюрьме ГПУ ни на минуту не разрешается выходить на прогулку.

Клуб чекистов помещается в доме № 11 на Лубянке и тут же рядом тир… Улица так шумна со своими электрическими трамваями и другими экипажами, что шум из тира заглушается; однако из столовой слышатся порой явственные звуки выстрелов… За галереей тира имеется комната с асфальтовым полом. Здесь казнят, «пускают в расход», как там говорят. Величайшая тайна окружает эти казни, которые происходят на рассвете. Встретишь только иногда в клубе лиц, известных как палачей. Если они являются совершенно пьяными и особенно шумные, то ты уже знаешь, в чем дело. Они расстреливали, и их угостили хорошей порцией водки.

Впрочем, ничего не может быть проще казни на Лубянке. Заключенный вытаскивается из своей камеры; так как ему ничего не говорят и так как его уже вытаскивали не раз для допросов, то он говорит себе: «Это, может быть, не произойдет». Через настоящий лабиринт коридоров он проходит в узкий проход, откуда спускается несколько ступеней; тут солдаты грубо толкают его, и, в то время как он спотыкается по ступенькам, выстрел сзади сваливает его вниз; он падает, пораженный со спины палачом, которого он не видел.

Большинство людей, на которых лежит выполнение казней, люди ненормальные или же перестают быть нормальными; часто они трагически кончают.

Так, например, был среди них некий Вейсс, чрезвычайно ценимый за свою «старательную работу»; правильно или неправильно, но однажды его обвинили в передаче тайн иностранцам. При одной только мысли, что он, в свою очередь, подвергнется тем ужасным мучениям, которые он наносил другим, он сошел с ума и обратил свое оружие против самого себя».

Легендарный чекист Яков Григорьевич Блюмкин, которого Агабекову довелось допрашивать, тоже получил свою пулю от кого-то из коллег безумного Вейсса. Это произошло 3 ноября 1929 года. Блюмкин оказался первым членом партии, расстрелянным за фракционную деятельность. Виноват он был в том, что встретился на Принцевых островах вблизи Стамбула с опальным Троцким и согласился передать письмо Льва Давидовича его сторонникам в СССР. Напомню, что Яков Григорьевич в 1918 году прославился убийством германского посла графа Мирбаха.

Неожиданный свидетель

Интересный портрет Блюмкина и ряда других видных деятелей той эпохи дал в своем дневнике журналист Михаил Яковлевич Презент. Этот дневник попал в руки Ягоды и Сталина в результате почти детективной истории. В январе 1935 года было начато так называемое «кремлевское дело» о террористических планах, будто бы существовавших среди сотрудников правительственных учреждений. Аресту подверглись технические сотрудники кремлевских служб и Президиума ЦИК. В рамках этого дела 11 февраля был арестован ответственный секретарь издававшегося ЦИК журнала «Советское строительство» Михаил Яковлевич Презент, близкий к Енукидзе. Главной причиной задержания, однако, стал его дневник, о котором ходили легенды в московской литературной среде. В тот же день дневник оказался на столе у Сталина, а затем был возвращен Ягоде для предметного разбирательства.

Презент записал много достаточно откровенных высказываний представителей советской политической и литературной элиты, что впоследствии вышло им боком. Автор же дневника, тяжело больной диабетом, не вынес потрясения. После ареста он был лишен жизненно необходимого инсулина и 112 дней спустя умер в тюремной больнице.

Ягода (или сам Сталин?) взял на карандаш многие крамольные места из дневника журналиста. Например, разговор Презента 6 июня 1928 года с бывшим троцкистом Леонидом Петровичем Серебряковым, собиравшимся на работу в «Амторг» (это назначение так и не состоялось): «Л. П. Серебрякова предположено послать в Америку заместителем председателя Амторга. Когда ему передали, что я не прочь тоже поехать в Америку, он ответил, что все бы хорошо и парень я хороший, и хорошо, что язык изучаю, но плохо, что я — еврей, а в Ам-торге всего один русский, а остальные евреи. Это заявление мне настолько противно, что я прекратил на середине разговор. Антисемитизм въелся даже в мозги таких прекрасных людей, как Серебряков, утверждающих, что мне нельзя ехать в Америку, потому что американцы не любят евреев. Думаю, что здесь дело не в американцах».