Наркотики. Единственный выход

4.15 — Превращение скелета в эфирное (алмазное!) тело. Смешанные процессии — например, рококо с современной эпохой. Адская смесь стилей — фантастические скачки. Вид на трибуну снизу. «Запромежные межепромности». Необходимость отказа — только такой ценой можно все это одолеть. Индейцы правы: пейотль карает виноватых. Третья серия рисунков. Иногда хочется курить, но удержаться не составляет никакого труда.

4.40 — Легкая боль в затылке — словно внутри болтается металлическое яйцо. Чувство, которого я до сих пор, по существу, не знал. Только раз в жизни, во время тифа, у меня болела голова. Портрет жены не оживает, сколько ни вглядываюсь. Я утратил власть изменять предметы. Усталость от видений. Хочется спать — без снов. Пульс семьдесят два. Реальность, когда открываешь глаза, выглядит все более привычно, а уже не чудовищно сдвинуто, как в начале. Искривления пространства — Эйнштейн на практике — понемногу исчезают.

4.43 — Толстые бабы, висящие на веревках над горным лугом в Хале Гонсеницовой. Непонятный символизм, даже под пейотлем.

4.55 — Хочу увидеть маршала Пилсудского. Вижу его сидящим у стола, крытого зеленым сукном. Рядом стоит полковник П., живой и невредимый. Маршал — как на фотографии; я не видел его с 1913 года и не могу оживить образ. На нем серый мундир и алая перевязь на груди. Левый глаз мягко выходит из орбиты, вижу его в сильном увеличении. Из этого глаза вылетает фиолетовый метеор и без боли прошивает мне голову. Я на головокружительной высоте над Польшей, земля подо мной, как карта. Но, не видя моря, я не могу сориентироваться, где юг, где север. Метеор проносится подо мной. Ударяет в какое-то место, исчерченное разноцветными лоскутьями полей. Следует взрыв — как если бы в землю врезалась граната. Из дымящейся воронки высыпается масса железных червей, желтых в черную полоску, и постепенно заливает весь пейзаж подо мной. Пытаюсь сообразить — где произошел взрыв — на Украине или на Поморье. Не зная сторон света, не могу разрешить эту проблему, но похоже — это Украина. Еще с войны я страдаю головокружениями и из-за этого не могу совершать восхождения на вершины, но теперь, хотя я километрах в двадцати над землей, не ощущаю ничего подобного.

5.00 — Таинственная история в картинках о «даме с восточной границы». Жандарм, поп и старичок в «дворянском мундире» (какого я сроду в глаза не видел). Английские фельдмаршалы — один в треуголке, другой в кирасирском мундире — тащат под дождем телегу с индийским божеством. Должно быть, это наказание. Гады. Все гады рождены во мне потреблением алкоголя — так мало было алкоголя, и так много гадов!

5.04 — Рождение чудовища. Д и в н о й  к р а с о т ы  блондинка с голубыми глазами — всегда один и тот же кобальтовый оттенок, — закутанная в меха. Ноги ее раздвигаются, лоснящееся тело пухнет и лопается — она рожает страшного гада, круглоголового, с лицом не то тюленя, не то кота, и в то же время — одного знакомого генерала: глаза навыкате, того же цвета, что ее глаза, усы желтые, щетинистые. Чудище ползет ко мне. Оно веселое, но такое страшное, что когда его усы почти касаются моего лица, я с криком открываю глаза и («О ужас, и — о чудо!» — как воскликнул бы поэт) вопреки этому с безумным ужасом вижу все ту же сцену на фоне шкафа.

5.08 — Угрюмый флот с огромными лицами под рулями. Х в а т и т  с  м е н я  э т и х  в и д е н и й.

5.11 — Гниющая нога. Ботинок распадается. Вылезают розовые, неприличные червяки и как трава тянутся вверх.

5.18 — Неслыханно симпатичная и красивая барышня постепенно превращается в шлепающую волдыреобразную гнусь.

5.20 — Должно быть, я — воплощение татранского короля змей. Долина Малой Лонки в Татрах зимой. Я на лыжах. Добравшись до горы Пшислоп Ментуси, с ужасом замечаю, что стою на хребте огромного серого змея, толщиной метров сто—сто пятьдесят, который тянется откуда-то из-под самого Гевонта, а хвост его спадает в Костелискую долину.

5.25 — Какой-то предок моей жены, еретик, вид в профиль — втянут в клубок змей. Геральдический щит врос в змея и разлился. Рядом другой щит, с раскоряченным львом. (Снобистский номер.) В комнате, несмотря на шторы, все светлее от дневного света.