Читаем Народ-богатырь полностью

Печенеги раньше кочевали в степях между Волгой и Аральским морем. В X в. они перешли Волгу и быстро заняли всю степную полосу от Волги до Прута. На южной границе Руси обосновался опасный враг.

Впервые печенеги попали в поле зрения русского летописца в 915 г.: «Пришли печенеги впервые на Русскую землю и, заключив мир с Игорем (киевским князем), ушли к Дунаю». Спустя пять лет киевский князь уже «воевал с печенегами». В этот раз их нападение было успешно отбито, но опасность новых вторжений не исчезла: воинственная орда продолжала кочевать в степях.

Византийская империя, пытавшаяся установить свое господство в Северном Причерноморье, использовала печенегов для военного давления на Русь, подкупала печенежских вождей. Византийский император Константин Багрянородный в своем сочинении «Об управлении государством» давал советы, как привлечь печенегов на свою сторону, не жалея даров и почестей печенежским вождям. Он предлагал заключить с ними «дружественные договоры и союз», ежегодно посылать «дары». Чем же заслужили варвары-печенеги царскую щедрость? Император давал недвусмысленный ответ на этот вопрос: «Печенеги живут в соседстве и сопредельны с русами и часто, когда живут не в мире друг с другом, грабят Русь и причиняют ей много вреда и убытков. И русы стараются жить в мире с печенегами… Притом русы вовсе не могут даже выступать на заграничные войны, если не живут в мире с печенегами, так как последние во время их отсутствия сами могут делать набеги и уничтожать и портить их имущество… Русы даже не могут приезжать в сей царствующий град Ромеев (Константинополь), если не живут в мире с печенегами, ни ради войны, ни ради торговых дел, так как, достигнув на судах речных порогов, они не могут переходить их, если не вытащат суда из реки и не понесут их на руках; нападая тогда на них, печенежские люди легко обращают их в бегство и избивают, так как те не могут исполнять одновременно двух трудов».

Кроме того, Константин Багрянородный рекомендовал использовать печенежскую орду для давления на других кочевников — турков (торков), которые тоже могли быть опасными для Византии, и заключал: «Когда царь ромейский живет в мире с печенегами, то ни Русь, ни турки не могут совершать враждебных нападений на Ромейскую державу; не могут они и требовать от ромеев чрезвычайно больших денег и вещей в уплату за мир, боясь силы, которую царь при помощи этого народа может противопоставить им в случае их похода на ромеев. А печенеги, связанные дружбой с императором и побуждаемые им посредством посланий и даров, легко могут нападать на земли русов и турков, брать в рабство их женщин и опустошать их земли».

Византийский император, конечно, преувеличивал влияние печенегов: политика Древнерусского государства не определялась печенежской ордой. Это убедительно доказал киевский князь Святослав, который при враждебном отношении печенегов успешно воевал против Византии на Дунае. Однако печенежская орда действительно представляла серьезную опасность для Руси, особенно тогда, когда русские войска отвлекались походами против других врагов.

Византийские императоры вовлекали печенегов в орбиту своей политики, подкупая вождей богатыми подарками, «ибо печенеги, как народ вольный и самостоятельный, никогда не исполняют никакой службы без вознаграждения». Византийские послы и чиновники регулярно ездили с дарами в землю печенегов. В сочинении Константина Багрянородного содержится даже своеобразная инструкция «О посылаемых из богохранимого града царских чиновниках на судах по Дунаю, Днепру и Днестру в Печенегию», в которой подробно описывается порядок переговоров с печенежскими вождями.

Приплыв в землю печенегов, «царский чиновник дает им весть через своего человека, оставаясь на судах и охраняя в них привезенные царские дары. И те приходят к нему; когда они придут, царский чиновник дает им своих людей в заложники и сам получает от печенегов других заложников, заключает их под стражу на судах и тогда договаривается с ними. Когда печенеги дадут царскому чиновнику клятвы по своим законам, он отдает им царские дары, получает от союзников сколько хочет и возвращается. С ними надлежит договариваться так, чтобы они исполняли службу, куда бы ни потребовал их царь — на Русь ли, или на Булгар, или на турков. Ибо они в силах воевать со всеми этими народами и, часто нападая на них, сделались ныне внушающими страх…»

Константин Багрянородный приводит любопытные сведения об истории появления печенегов в причерноморских степях и о внутреннем устройстве печенежской орды.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное