Читаем Народ-богатырь полностью

Тяжел был удар, нанесенный Орде на Куликовом поле. Но свергнуть ненавистное иго на этот раз Руси не удалось. Новый ордынский хан Тохтамыш (Мамай погиб вскоре после Куликовской битвы) немедленно направил посольство к великому князю Дмитрию Ивановичу. Он, видимо, хотел представить дело так, что Дмитрий Донской разбил не Орду, а только темника Мамая, врага самого Тохтамыша, и с приходом к власти «законного» хана должен опять признать зависимость от Золотой Орды. Дмитрий одарил посольство богатыми подарками, но от выплаты дани уклонился.

Между тем положение на Руси было чрезвычайно сложным. Войско понесло тяжелые потери в кровопролитной Куликовской битве. Подняли голову соперники великого князя, в первую очередь тверской князь. Новое ордынское вторжение поэтому было крайне нежелательно. Но предотвратить его не удалось. В 1382 г. хан Тохтамыш двинулся на Русь.

Сначала Тохтамыш «послал слуг своих в город, называемый Болгары, и повелел гостей (купцов) русских грабить, а суда их с товарами отнимать и приводить к себе на перевоз». Затем, «собрав силы многие», переправился через Волгу. Князь Олег Рязанский снова перешел на сторону Орды. Он «встретил царя Тохтамыша на окраинах своей земли Рязанской и броды ему указал на Оке». Ненадежны были и некоторые другие князья. Так, нижегородский князь послал к хану двух своих сыновей с дарами и выражением покорности. В этих условиях великий князь Дмитрий Донской, «уразумев в князьях и в боярах своих и во всех воинствах распрю, еще же и оскудение воинства», решил не давать Тохтамышу битвы в поле и с небольшой дружиной уехал на север, в Кострому, чтобы собрать войско. Его двоюродный брат Владимир Андреевич, прославившийся в Куликовской битве как умелый воевода, стал со своей дружиной в Волоке-Ламском и тоже собрал войско.

Ордынцы же, переправившись через Оку, «прежде всех взяли град Серпухов и оттуда пошли к Москве, воюя». В отсутствие великого князя оборону города взял в свои руки народ. Москвичи «во всех городских воротах с обнаженным оружием стояли, с ворот метали камни, не пуская никого уйти из города». Исключение было сделано только для митрополита Киприана и великой княгини. Бояр же народ заставил участвовать в обороне.

В полдень 23 августа орда хана Тохтамыша подошла к Москве. Горожане были готовы к обороне и надеялись отбиться. Москвичи говорили: «Не устрашимся нахождения татарского, потому что имеем град каменный и ворота железные. Не смогут татары стоять под градом нашим долго, понеже боятся нас из града, а извне наших князей боятся!» Москвичи сами сожгли посады за кремлевскими стенами, чтобы негде было укрыться ордынским лучникам; «было около града чисто, потому что горожане сами посады свои пожгли и ни единого тына или дерева не оставили».

На следующий день рати Тохтамыша подступили к стенам. Москвичи осыпали врагов стрелами. У защитников города были и самострелы, издали поражавшие ордынцев, и даже первые пушки — тюфяки. Ордынские лучники, в свою очередь, осыпали город стрелами. Затем, приставив к стенам многочисленные штурмовые лестницы, ордынские воины начали штурм. Однако «горожане, воду в котлах скипятив, лили на них кипяток, стреляли и камнями сшибали, и пушки пускали на них». А «некто горожанин москвитин, суконник, именем Адам, с Фроловских ворот пустил стрелу из самострела и убил некоего из князей ордынских сына, знатного и славного, и великую печаль причинил Тохтамышу царю и всем князьям его». Приступ был отбит с большими потерями для ордынцев. Не удался и второй штурм: Москва оборонялась стойко.

Три дня орда хана Тохтамыша безрезультатно стояла под Москвой. На четвертый день Тохтамыш начал переговоры с осажденными. Ордынцы убеждали москвичей: «Царь вас, своих людей и своего улуса, хочет жаловать, потому что неповинны вы, не на вас пришел царь, а на князя Дмитрия, ничего не требует от вас царь, только встретьте его с честью, с легкими дарами, а вам всем мир и любовь!» Москвичи поверили ханским обещаниям и открыли ворота. Тогда ордынцы «в город ворвались, и одних иссекли, а других пленили, и церкви разграбили, и книг множество пожгли, снесенных отовсюду в осаду, и богатство, и имение, и казну княжескую взяли. Взят же был город месяца августа в 26 день, в 8 часов дня».

Разграбив Москву, хан Тохтамыш приказал своим ратям опустошать русские земли. По словам летописца, одни татары пошли «к Переяславлю, другие Юрьев взяли, а иные Звенигород, и Можайск, и Боровск, и Рузу, и Дмитров, и волости, и села пленили. Переяславль же, взяв, сожгли, а горожане многие на озеро выехали на судах и там спаслись». Казалось, снова вернулись времена Батыя: по всей Руси пылали города и села.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное