Народ Великого духа

– Во-первых, – сказал я, – необходимо собрать с покойников оружие и все прочее, что положено. Лес примет их и в том виде, в каком они родились на свет. Во-вторых – поскольку это настоящие враги, то их головы должны быть отрезаны – для того чтобы торчать на колу. Иначе наши соседи нас не поймут. Так что скажи своим, чтобы начинали, а сам ступай со мной. Пойдем, посмотрим, кто в этой компании есть кто.

Итак, девицы из взвода Виктора занялись сбором трофеев и отрезанием голов, а мы с Виктором, а также мои невесты-волчицы и жены-полуафриканки, подошли поближе к бежавшим в наш мир заключенным гитлеровского концлагеря. Я обратил внимание, с каким удивлением эта публика глазеет на Сонрэ-Соню и Илэтэ-Иру, держащих пальцы на спуске своих дробовиков. Если что не так – пальнут не глядя и фамилии не спросят.

– Ну что, приятели… – с легкой усмешкой сказал я, чуть наклонившись и внимательно обведя взглядом «полосатую» компанию, – рассказывайте – кто вы, откуда и как дошли до такой жизни? Только честно рассказывайте. Я же вижу, что некоторые из вас меня понимают. А ты, Виктор, повтори мои слова на французском языке.

Тогда же и там же,

Сергей Александрович Блохин, военврач 3-го ранга, русский, беспартийный, холостой.

После этих слов Командира, обращенных к нам, мы все застыли в испуге от того, что так и не поняли, что происходит. То, что этот человек не любит немцев, еще ничего не значит. А вдруг он беляк, который люто ненавидит все советское… Хотя нет, не может быть… ведь он же назвал своих помощников, – того крепыша с неприятным взглядом и этого, который сейчас с такой ненавистью смотрел на немца, – товарищами лейтенантами. Беляк бы сказал: «господа поручики»… Видимо, в таком же недоумении был и старший сержант Седов, – он совершенно не знал, что отвечать на такие речи. А про Голубенко и разговора не было – после всей этой истории он находился как бы не в себе, и потому сжался в комок и смотрел загнанным волчонком. Да и все мы прочие тоже были не в лучшем состоянии. Убитые немцы – это хорошо, но что будет с нами самими? Правда, тот факт, что сдавшегося немца немедленно не расстреливают, вселял некоторую надежду на благополучное разрешение этого вопроса… Но все же слова обратившегося к нам Командира были не очень-то любезны, а тон его голоса подразумевал насмешку.

И вдруг один из лейтенантов, стоявший рядом с Командиром, заговорил по-французски. Я не понял, что он сказал, но тут пришла пора переглядываться уже нашим французским товарищам; и только англичанин, который и по-русски и по-французски был «ни бэ ни мэ», продолжал недоуменно крутить головой.

Наконец решившись, подзатянувшееся молчание прервал сержант Седов (у меня, честно говоря, не хватало духу).

– Советские мы, – сказал он, подняв голову, стараясь говорить с достоинством; но его хрипловатый голос все равно звучал напряженно. – Я вот старший сержант Седов, это боец Синеев и боец Голубенко, вон те двое – французские товарищи Жорж Броссар и Паскаль Камбер, а тот парень – сбитый английский летчик Джонни Гудвин…

– Замечательно, товарищи, – с явным облегчением вздохнул Командир; мне показалось, что взгляд его холодных глаз слегка потеплел, в нем промелькнула искорка доброй иронии. – А то я уж думал, что вы все тут немые. – Он внимательно оглядел каждого из нас и добавил: – В плен, надеюсь, вы все сдавались под давлением обстоятельств, а не по своей воле?

– Предателей среди нас нет, – резко ответил Седов и тут же спросил: – А вы сами-то кто будете, товарищ, не знаю вашего имени и звания? И где вообще мы, черт возьми, оказались?

– Мое звание вам знать ни к чему, – хмыкнул Командир, – тем более что здесь оно и не в ходу. А попали вы, братцы, можно сказать, по-настоящему… – он странно усмехнулся, – в очень интересное место. – Тут последовала пауза, явно означавшая, что последующие объяснения непременно должны ошеломить нас и шокировать. – Это – та же Франция, где вы и были, только за сорок тысяч лет до новой эры. Вас и этих вот немцев поймали как бабочек сачком и сбросили сюда к нам – в Каменный Век и ледниковый период в одном экономичном флаконе… А я тут главный охотник и военный вождь, а называть меня вы можете Андреем Викторовичем Орловым.

Несколько секунд мы оставались в неподвижности, пытаясь воспринять разумом столь неожиданные новости. Однако я поймал себя на том, что у меня на душе от услышанных слов как-то полегчало. Как бы невероятно ни звучало это объяснение, оно, по крайней мере, было вполне логичным при данных обстоятельствах. Так уж устроен человек: он испытывает растерянность тогда, когда не понимает, что происходит, но стоит разуму уцепиться за какую-нибудь убедительную версию, и словно бы появляется почва под ногами – то, от чего можно отталкиваться в дальнейших умозаключениях.

– Так значит, – настороженно спросил Седов, – получается, что вы сбежали сюда от войны?