Народный совет

"На момент 1 июля протокол общего собрания собственников дома 8 корпус 3 на рассмотрение не поступал. Ваши замечания будут учтены" и так далее, пока в августе, наконец, префектура не ответила, что «протокол от 24 июня 2017 года поступил и находится в работе». Мне показалось даже, что составитель письма мерзко хихикал, когда писал эту строчку. В каждом слове чувствовался бюрократический триумф.

Я лежала на полу в гостиной и смотрела в белый потолок. Муж уже час разговаривал по телефону со знакомым юристом. Его голос то приближался, то отдалялся – он беспокойно ходил по коридору из кухни в спальню и обратно. На мониторе ноута, стоявшего на журнальном столике рядом со мной, играл ролик, выложенный Марией в группу "Реальная жизнь нашего района". Там возмущенные качеством стартовых домов жители соседнего района отказывались переезжать. Им за это отключили воду, электричество и газ. По пустым квартирам, куда не заселились бомжи, шарили мародеры.

"Нас всех ждут более лучшие дома! Более лучшая жизнь!" – писала Мария в аннотации.

Я представила, как буду отколупывать испанскую плитку и бить окна, если меня все-таки выкурят из гнезда.

– Дашик, – внушала мне матушка на нашей недавней встрече, – живите сегодняшним днем. Надо наслаждаться жизнью! Заведите ребенка!

Мы сидели в ресторане рядом с ее офисом, утопая в подушках на мягком диване.

– Не могу, мам, – я с тоской разглядывала перекрученный разноцветный стакан с остатками апельсинового сока, – я специалист по финансовому планированию и прогнозированию, у меня профдеформация.

Мама опустила расстроенный взгляд в тарелку и принялась кромсать шоколадное пирожное.

– Ну тогда вместе прикуемся к батарее, – предложила она, дочь полковника, сама отслужившая в армии.

Перед моим внутренним взором мелькали возможные варианты будущих событий – достойное продолжение славных боевых традиций нашей старой московской семьи.

На казенно-желтой стене висел потрет Владимира Ильича Ленина. Благославляя всех присутствующих гордо вздернутой бородкой, вождь мировой революции смотрел в светлое будущее человечества. Точно под ним на простом офисном стуле, сверкая серебром и самоцветами на мягкой шее и пухлых руках, сидела дама и нараспев твердила:

– Книга Богородицы, стихи-песнопения-пророчества. Моя миссия – передать людям знание о будущем, дарованное мне через откровение свыше.

Она достала из клетчатой сумки на колесиках толстую архивную папку и, крепко держа ее двумя руками, протянула коммунисту Ивану Железному.

– А это… – начал он медленно и осторожно подбирать слова.

– Стихи-песнопения-пророчества, – повторила дама в самоцветах.

– Да, это все вам приходит оттуда? – сморщив лоб, он на секунду глянул на потолок и перевел взгляд обратно на даму в самоцветах.

– Богородица живет в моем сердце и транслирует через меня свои послания. Полная версия книги весит девять килограмм. Это дайждест. Стихи-песнопения-пророчества. Я хожу по библиотекам и устраиваю презентации. Несу ее слово людям. В Лондоне был фурор.

Неуловымим движением Мария Соловьева включила в телефоне запись аудио. Коммунист Иван Железный заглянул в папку. Внутри были собраны вырезки из газет и журналов, раскрашенные фломастерами ксерокопии святых образов, календарики с сюжетами Нового завета, обклеенные стразами и бусинками, стихотворные строфы, записи, портрет президента и загадочные рисунки – все было аккуратно упаковано в файлы.

– Я здесь, потому что вам нужно мое духовное наставление, – продолжала дама в самоцветах, – я хочу курировать у вас духовно-культурную сферу.

На красивом, интеллигентном лице временно безработного и вечно страдающего председателя Народного совета, пожилого инженера Алексеева усугубилась мука. Он деловито сделал пометку у себя в записях и произнес:

– Духовную и культурную сферы у нас уже курирует Марианна Константиновна.

– Марианну Константиновну можем перераспределить в артиллерию, – немедленно предложила Мария Соловьева.

Сидящая насупившись, философ, обществовед и эзотерик сдержано кашлянула, показывая тем самым свое неистовое негодование. Ее пухлые, ярко накрашенные губы были плотно сжаты, а выдающийся хищный нос, казалось, угрожал жестокой расправой даме в самоцветах. От решительных мер Марианну Константиновну оберегала лишь забота о чистоте и спасении своей души. Об этом она с гордостью объявила мне в самом начале нашего знакомства. Ее духовный наставник постоянно твердил о терпимости к чужим заблуждениям, но по мнению Марианны Константиновны, заблуждающихся вокруг нее было чересчур много. Хотя Мария Соловьева ей явно нравилась и свое расположение к ней она автоматически распространила и на меня. Во время рассказа лицо Марии Соловьевой сияло ясным, детским восторгом, и она что-то энергично печатала в телефончике. Сидевший рядом коммунист Иван Железный подглядывал к ней в записи.

"Богородица предрекла узурпацию районной власти рептилоидами-двойниками главы управы," – прочитал он и тихо усмехнулся:

– Очень в твоем стиле.