Народы и личности в истории. Том 1

Робеспьер, как известно, вообще был сторонником «политики твердой руки», считая, что без наличия таковой справиться с управлением в государстве просто невозможно. Тут он был абсолютно прав. В этом направлении и шла эволюция мысли и власти во Франции: от Монтескье – к Вольтеру и Руссо, от Руссо – к Робеспьеру, от Робеспьера – к Наполеону. Потому и стал возможен Бонапарт, что в нем удачно соединились черты и мысли героев всех главных направлений и движений. Соедините лозунги и идеи тех лет, облачите их в подходящую для данной эпохи форму, найдите героическую фигуру, способную воплотить все эти замыслы и лозунги, – и, можете быть уверены: в ближайшем будущем обязательно получите ex dono (лат. «в дар») «Наполеона». Такой же линии в жизни придерживался и Бонапарт, считавший, что достаточно было бы одного пушечного залпа по толпе – и Людовик XVI сохранил бы корону. Однако известность он обрел все же благодаря поддержке брата Робеспьера, Огюстена, с которым его связывали дружеские отношения (не забывайте, что лейтенант Бонапарт одним из первых вступил в филиал Якобинского клуба).

Кем же был Бонапарт в глазах миллионов людей – не только французов? Чтобы понять общее увлечение им, нужно взглянуть на него как бы из толпы, из самой гущи масс. Толпа из любого выскочки готова сделать кумира. Но для этого он должен быть «человеком ее мира», близким, понятным существом, твердо обещающим воплотить в реальность все ее надежды и чаяния. Поэтому столь опасны, непредсказуемы ее инстинкты и порывы. Попробуем более непредвзятым и трезвым оком взглянуть на французов, оставив на мгновенье все пышные словеса об их «демократичности и великом гуманизме». Тот, кто больше всех говорит об этом, менее всего к тому расположен.

Обратимся к Шатобриану, как к очень точному барометру времени. Он так объяснял успехи, даже триумф Наполеона в глазах французов: «Каждодневный опыт заставляет признать, что французы инстинктивно льнут к власти; они вовсе не любят свободу; их единственный кумир – равенство. Меж тем равенство связано тайными узами с деспотизмом. Понятно, что Наполеон был мил французам: как воины, они льнут к власти, как демократы – обожают подводить всех под один уровень. Взойдя на трон, он усадил народ рядом с собою; король из простонародья, он заставлял королей и дворян униженно толпиться перед дверью его покоев; он уравнял все сословия, не низведя знатных до черни, но возвысив чернь до знати; первое ублажило бы завистливую толпу, второе потешило его собственную гордыню. Тщеславию французов льстило такое превосходство над всей Европой, обретенное благодаря Бонапарту; немало способствовал популярности императора и печальный финал его жизни.

Важно и другое: чудесные победы наполеоновской армии покорили воображение молодежи, научив ее преклонению перед грубой силой. Неслыханный успех Бонапарта вселил в каждого дерзкого честолюбца надежду подняться до тех же высот. А между тем этот человек, чей каток проехал по Франции, уравняв в правах всех французов, к вящей их радости, смертельно ненавидел равенство и, как никто другой, способствовал явлению аристократии из недр демократии».[604]

Так что не случайно, нет, далеко не случайно им одно время были поголовно увлечены толпы людей как в Старом, так и в Новом Свете. Знаменательно то, что даже известный американский просветитель Р. Эмерсон узрел в нем воплощение надежд и чаяний буржуазии (в своих эссе). Он напрямую связывает его имя с триумфом демократии. Ничего не скажешь, хорош «демократ», заваливший трупами всю Европу, Египет и пол-Азии. Должно будет пройти немало времени, прежде чем в головах толп, да и элиты наступит некое просветление. Хотя в годы якобинской молодости сам Бонапарт и признавался в письме, что он «ревностный демократ».