Народы и личности в истории. Том 1

Культура постепенно пролагает дорогу в дома знати. Для этих целей выделялись специальные комнаты, где протекала размеренная и возвышенная беседа о прекрасном, или же велась милая светская болтовня. В отеле Рамбулье (ныне это известная государственная резиденция) открылся салон, который социолог Г. Тард назвал «первой школой искусства поболтать» (1600). Здесь французские женщины, равно как и мужчины, получали первые уроки галантного обхождения и навыки непринужденных бесед. Вскоре жеманницы (precieuses) по всей стране стали распространять «всеобщую горячку разговора». Франция становилась в данной области «всемирным образцом». Мода отсюда распространилась и на заграницу. В этих «академиях по интересам» модифицировались обороты речи, происходило улучшение чистоты стиля французского языка. Качество речи и изящество стиля становились своеобразным признаком цивилизации. Г. Тард пишет в своей работе «Мнение и толпа»: «В обществе действительно цивилизованном, недостаточно, чтобы мебель и самые незаметные предметы первой необходимости были произведениями искусства, нужно еще, чтобы малейшие слова, малейшие жесты придавали без малейшей аффектации их характеру полезности характер изящества и чистой красоты. Нужно, чтобы были «стильные» жесты, как и «стильная» мебель. В этом смысле выделяется наш аристократический свет XVII и XVIII веков».[369]

На этом фоне, в этой среде веками создавался нерукотворный памятник Французскому Гению. Монтень, Корнель, Расин, Мольер, Лафонтен, Ларошфуко, Лабрюйер, Паскаль, Декарт, Монтескье, Вольтер, Руссо, Робеспьер подготовили почву для идей XVIII–XIX веков. Если в Лютере и Меланхтоне воплотилась пуританская Германия, то в Рабле и Монтене, Вольтере и Руссо, Кондорсе и Робеспьере – антиклерикальная, свободная Франция.

В Европе появляются фигуры гуманистов, предваряющие собой эпоху Просвещения. Таков Монтень (1533–1592) – Человек всех времен и народов (великий, неповторимый, упоительный). Вольтер сказал в его адрес: «Будет любим всегда!» В этом светлом и ясном уме нам видится облик человека грядущих времен. «Опыты» стали настольной книгой многих мыслителей, писателей, поэтов и ученых. Эта книга вобрала целый компендиум нравственных, философских, психологических, медицинских знаний, наконец, и общечеловеческой мудрости. «Опыты» восклицают: Vive la raison! («Да здравствует разум!»). Для французов Монтень – имя святое. На Западе краткая библиография трудов об этом выдающемся мыслителе давно уже перевалила за три тысячи названий. В чем причина нашего внимания к автору книги («Опыты»), о которой сам он говорил так: «Я пишу свою книгу для немногих и на немногие годы»?! Монтень просто удивительно современен. Столетия спустя Л. Н. Толстой скажет: «Montaigne первый ясно выразил мысль о свободе воспитания». Чем культурнее и просвещеннее общество, тем скорее усвоит оно истину, погрузившись в эту «искреннюю книгу».[370]

Родом Мишель Монтень из богатой купеческой семьи Эйкемов (с юго-запада Франции). Отец его, Пьер Монтень, сочетал таланты купца, литератора, воина, принимая в молодости участие в итальянских войнах. В Италии он пробыл несколько лет, увлекшись гуманистической культурой, сочиняя стихи и прозу на латыни. Любовь к Италии и способствовала тому, что он решил дать сыну гуманистическое воспитание. Характерно и то, как купец решил учить своего отпрыска уму-разуму. Вместо того, чтобы отправлять его в аристократический или какой-либо иностранный пансион, он поручил воспитание ребёнка бедной крестьянской семье! Пять веков тому назад лучшие представители европейской буржуазии считали для себя и своих чад важным и нужным получение воспитание в народном духе! Видимо, они понимали, что близость к народу целебна и спасительна. Старый Эйкем желал приучить сына «к самому простому и бедному образу жизни». Однако он преследовал и более важную цель: желал воспитать в наследнике не отпетого мерзавца и негодяя, презирающего «быдло», но человека достойного и любящего, стремящегося поближе узнать свой народ, познакомиться «с участью простых людей, нуждающихся в нашей поддержке». Мудрость, достойная подражания. В некоторых же странах, величающих себя «демократическими», элита спешит отгородить себя и своих детей глухой стеной от народа, словно перед ними какие-то прокаженные.