Народы и личности в истории. Том 3

В-четвертых, то, что долгое время было опорой российского самодержавия, – а именно православие, – претерпело эволюцию. Любовь к Христу давала многим утешение и надежду. «Любовь к Богу может быть выражена только делами, а не словами», – говорил в одном из своих поучений св. Феодосий. Но с годами сама церковь стала давать далеко не лучшие примеры для подражания. Пагубно сказался и рост атеизма. Стендаль уверял, что и атеист – это достойный человек, а общество вполне могло бы существовать вовсе без религии. Ницше завидовал ему за эту «лучшую атеистическую шутку», которую и он сам мог бы выдумать: «Единственное извинение Бога в том, что он не существует». Ведь в безбожном обществе, считал Стендаль, не будет места ненависти адептов одних религий к другим, низости или зависти. Вольтер же говорил иначе: бедный, но сильный атеист, уверенный в своей безнаказанности, «будет глупцом, если не убьт вас, чтобы украсть ваши деньги». Вольтер утверждал и то, что в атеистическом обществе будут порваны все связи, а «тайные преступления заполонят землю». Кто же из них прав? Казалось, по итогам XX в. полностью и безоговорочно оправдались слова Вольтера… В России выходило как-то так: то вера, церковь, православие, боголюбие, клир, молитвенный экстаз, дух, ученое монашество, пустынники и юродивые Христа ради, то цивилизация, прогресс, богатства, пороки, алчность, гордыня, дьявол. Как тут не вспомнить слов Иоанна Златоуста из послания к верующим христианам, своего рода манифест христианства («Против иудеев»): «Как же ты исповедуешь, что Христос есть глава Церкви? Глава, естественно, соединяет все члены, с точностью направляет их друг ко другу и связывает между собою. Если (на самом деле) у тебя ничего нет общего с твоими братьями, то Христос не глава тебе. Иудеи пугают вас, как малых детей, а вы не чувствуете этого. Как негодные слуги, показывая детям страшные и смешные личины (маски), пугают их по слабости детского ума, так и иудеи пугают только слабых христиан своими личинами. Могут ли, в самом деле, устрашать обряды их, срамные и постыдные, обряды людей, прогневавших Бога, подпавших бесчестию и осуждению? Не таковы наши церкви, нет: они истинно страшны. Ибо, где Бог, имеющий власть над жизнью и смертью, где так много говорят о вечных муках, о несокрушимых узах, о тьме кромешной, – то место страшно. А иудеи ничего этого и во сне не видят, так как живут для чрева, прилепились к настоящему, и по своей похотливости и чрезмерной жадности нисколько не лучше свиней и козлов: только и знают, что есть, пить, драться из-за плясунов, резаться из-за наездников. Это ли заслуживает почтения и страха? Кто может утверждать это?»[533]

Минули века. В одном из выпусков «Домашней беседы» (за 1860 год) появился характерный обвинительный акт против современности, прогресса цивилизации (а заодно и против церкви). Никто иной, как редактор журнала Аскоченский утверждал, что между православием и современностью не должно быть якобы и вовсе ничего общего. С прогрессом, цивилизацией русское православие, якобы, должны вечно пребывать в различных и даже враждебных лагерях. «Человек, ратующий за православие и протягивающий руку современной цивилизации, – трус, ренегат, изменник» – так вот писала «Домашняя беседа».

[534]

Нужно ли доказывать, что из такого вот враждебного противопоставления веры и прогресса в жизни и воспитании русского народа явились многие коллизии и беды. Это не пошло на пользу ни русской интеллигенции, ни народу, ни церкви, ни «делу прогресса».