Народы и личности в истории. Том 3

У кого были деньги? Разумеется, все у тех же Великобритании, США, Европы. Банкиры Сити веками копили капитал в подвалах банков и контор, пуская их в оборот умно, трезво, осторожно, приумножая, лелея, словно драгоценную возлюбленную. В течение веков из подвалов еврейских банкиров, с берегов Альбиона вливались в жилы мира кроваво-грязно-золотые потоки, кровь тружеников и страдальцев, кровь убиенных и ограбленных, кровь униженных и растоптанных. В период с 1870 по 1913 гг. инвестиции английского капитала в Латинскую Америку поднялись с 85 миллионов до 757 миллионов фунтов стерлингов. Это составило около двух третей всех иностранных инвестиций на континент. Британские компании контролировали и свыше половины оборота всех портов в Аргентине и Бразилии. В их собственности находилась фактически вся железнодорожная сеть этих стран. Кстати говоря, английский капитал усиленно внедрялся и в железнодорожную сеть США (в 1900 г. туда было вложено 400 млн. ф. ст.). Ф. Фернандес-Арместо в книге «Миллениум» («Тысячелетие») приводит примеры деятельности делового империализма. Немалая часть капиталов шла из Германии и Франции. Ни о каком альтруизме не было речи. Капитал шел для того, чтобы затем вернуться владельцу в стократных размерах!.[428]

Экспансия облегчалась тем, что если взять Латинскую Америку, тут продолжали господствовать старые порядки. Латифундисты предпочитали действовать в экономике по старинке. В Чили, да и в других странах региона, местные олигархи привыкли «не тратить на обработку своих владений и содержание работников даже один реал» (К. Гаи). Правящая олигархия превратилась «в бич и проклятье». Для крестьян и бедняков не существовало справедливости. Их могли в любое время года выбросить на улицу. Латифундисты, платя за тяжелейший труд гроши, подвергали крестьян телесным наказаниям. Производительность труда в сельском хозяйстве Чили, к примеру, была в 4 раза ниже, чем во Франции, но гектар земли приносил владельцу в Чили в два раза больший доход, чем во Франции. Секрет процветания асьенд и латифундистов был прост. Владельцы земель изымали у крестьян не только прибавочный продукт, но и большую часть необходимого. Поистине в XIX в. помещики и крестьяне представляли собой «две различные и враждующие расы, между которыми лежит пропасть».[429]

В жестокую эпоху колонизаторства и империализма тем не менее встречались великие, благородные сердца (в Англии, Германии, Франции, России). К их числу отнесем ученых-миссионеров Д. Ливингстона, А. Швейцера, А. Гумбольдта, Г. Стэнли, Н. Миклухо-Маклая и др. Д. Ливингстон (1813–1873) родом был из бедной шотландской семьи. Образование получил в деревенской школе. С 10 лет работал ткачом, зная, «почем фунт лиха». К 16 годам он знал Вергилия и Горация, отдавая чтению каждую свободную минуту и предпочитая умные книги. Терпеть не мог «пошлых романов». К 20 годам у юноши возникло желание послужить богу (людям). Это стремление исполнить завет Христа («положить душу свою за людей») он сравнил с обращениями Св. Павла и Августина. Его влекут дальние страны. Желая принести пользу туземцам, он прошел курс наук в университете Глазго (лекции греческого языка, богословие, медицинские науки). Нужно было не только сделать христианство «доступнее сердцу и совести просвещаемых», но внести в их среду семена «искусства и науки цивилизации». Это направление деятельности впоследствии у социологов будет обозначено как «культурная колонизация» (или же «модернизация»). Встреча с известным миссионером Моффатом, работавшим в Африке, и определила его судьбу… Получив в Глазго диплом доктора медицины (1840), Ливингстон отплыл в Капскую провинцию. Он изучал язык и нравы туземцев, вел научные изыскания и сумел покорить сердца аборигенов, был прост в обращении, неплохо лечил и обучал местных жителей. Правда, христианские проповеди и уроки не пользовались у них большим успехом. Кафры не были готовы следовать правилам непонятной им религии и крайне неохотно посещали школу. Резиденцией стала миссия у Колобенга. Заслуги Ливингстона как картографа и путешественника несомненны. Он прошел 16 тысяч верст, нанес на карту многие горы, реки, озера и поселения. Любой путешественник такого ранга выполняет задачи первопроходца, пионера, разведчика. В вопросах идеологии он занял по отношению к местным жителям уважительную позицию. По возвращении в Англию, ученый привлек внимание общественности к делу просвещения Африки (своими книгами, речами, лекциями). В личном плане он был бескорыстен. Говорят, за 11 лет переездов и путешествий ему так и не удалось сшить себе нового костюма. Легенда, но в ней есть глубокий смысл. Тем и славно племя пионеров науки и прогресса, что ими движут не деньги или вещи, а сердце и идеи.[430]