Нас называли ночными ведьмами. Так воевал женский 46-й гвардейский полк ночных бомбардировщиков

Уходим… Просто непостижимо, как нам это удается на нашем слабеньком маломощном По-2. Фанерный самолетик, тихоходный, беззащитный и такой совсем-совсем мирный со своими лентами-расчалками, открытыми кабинами и приборной доской, где перед летчиком светятся несколько примитивных приборов.

Его называют громким именем «ночной бомбардировщик»! Да, мы возим бомбы, подвешенные прямо под крыльями. По двести-триста килограммов за вылет. Так что, например, за пять полетов получается тонна…

«Бомбардировщик» — это верно. А ночной-то он не потому, что как-то оборудован для полетов ночью. Никакого специального оборудования на самолете не установлено. Ночной он потому, что за линию фронта он может летать, пожалуй, только в темноте: днем его сразу собьют.

Но мы любим наш ночной бомбардировщик, хотя он слишком прост и непритязателен: всю ночь от зари до зари он без устали работает.

* * *

Вспоминает Марина Чечнева:

«Вот Терек — предстоит уничтожить переправу. Линию фронта пересекаем на высоте 1200 метров.

— Подходим к цели, — говорит в «переговор» мой штурман Оля Клюева. Сегодня мы пробуем отработать новый метод бомбометания парой самолетов: мы с Клюевой вызываем огонь на себя, а в это время бомбит Надя Попова с Катей Рябовой, потом, когда прожекторы переключатся на них, спокойно бомбим мы.

…Пора! Дав ручку от себя, прибавляю газ, несемся на цель. Внизу ни огонька и полное молчание. Скорей бы уже начинали! Ведь знаю: подпускают! Сколько раз мне приходилось лететь, схваченной несколькими лучами сразу, идти рывками, из стороны в сторону, уходить от разрывов и «змейкой» и «горкой», обнаруживать новые и новые дыры в самолете, видеть огненные шары прямо перед собой по курсу, каждую секунду ощущать приближающуюся опасность! В такие моменты волнение и страх уходят на задний план, остается упрямое желание сманеврировать еще резче и точней (особенно хорош был прием «скольжение на крыло»), обмануть врага, вырваться из лучей. Привыкаешь ко всему, что таит в себе явную опасность. Но невозможно побороть давящее чувство ожидания опасности. Сколько я ни летала, в какие переплеты ни попадала, для меня всегда было страшнее предчувствие опасности, чем сама опасность.

…Внизу по-прежнему молчат. Но вот не выдержали — включили прожекторы, рявкнули зенитки. Теперь, по крайней мере, знаешь, что делать. От прямого попадания снаряда в плоскость самолет подбрасывает… «Только бы не в мотор, только не в мотор», — твержу про себя.

— Уходим вниз, — командует штурман.

Теперь фашистов отвлекает Надя Попова, которая уже отбомбилась. Прожекторы переключились на ее самолет, а тем временем мы неслышно подходим к цели, и все четыре бомбы летят вниз…»

* * *

Возвращаемся из последнего полета, Ира Себрова и я. За ночь сделали шесть боевых вылетов, трижды попадали под зенитный обстрел. До аэродрома остается лететь двадцать минут.

Тихо. Только мягкий рокот мотора. На западе еще сверкают крупные звезды, а на востоке небо уже светлеет. Не первый раз мы встречаем рассвет в полете. Здесь, на юге, рассветает быстро. Солнечные лучи сначала касаются горных вершин, окрашивая их в нежно-розовый цвет. Потом на склонах гор вспыхивают малиново-красные пятна. Они движутся, как живые, опускаясь все ниже и ниже, и, наконец, солнце освещает скалистые пики и поросшие лесом склоны гор, заливая всю долину.