Наш бронепоезд. Даешь Варшаву!

– Спасибо. Только незачем прорываться. Тогда и вас убьют, и девочку. Я поэтому и говорить не хотел. Вы, Екатерина Георгиевна, не рычите. Не в вас дело. То, что у меня в голове «мелькнуло», никак не изменить. Увижу я те кресла в цветочек, как ни крутись. Спасибо вам, но рваться никуда не нужно. Я вот что думаю – может, меня только ранит? А, Екатерина Георгиевна? Ведь смерть как-то по-другому выглядит. Может быть такое?

– Когда я умирала, все было серое и расплывалось. И еще холодно было.

– Холод я почувствовать не успел, – пробормотал мальчик. – Но серым все точно не было. Какое же серое, если в бордовый цветочек? Нет, точно не серое. Значит, ранило, да? Ой, Екатерина Георгиевна, а когда вы умирали? Так же быть не может. А, на холме том, с призраками?

– Тьфу, вовсе не интересно с тобой. Все-то ты знаешь, – пробурчала Катя. – Да, холм мне паршивый попался. Умирать, Прот, не страшно, но противно, просто слов нет. Кстати, насчет холода, тогда зима была, и я здорово застыла. Так что в следующий раз процесс может и самыми душными ощущениями сопровождаться. Так что прохлаждаться не рассчитывай…

Из-за вешалки вынырнула Витка:

– Вы що сидите? Смотрите, какой я лапсердак Протке нашла.

– Отлично. Давай сюда. Себе ищи. Давай-давай. Мы сейчас гардероб продумаем и за дело возьмемся.

Витка глянула с удивлением, но отправилась на раскопки.

– Вы, Екатерина Георгиевна, ей не говорите, – прошептал Прот. – И придержите девчонку подальше от тех проклятых кресел. Лучше бы вам вообще со мной не ходить.

– Ты, юный провидец, послушай сюда. Некоторые вещи, видимо, твой дивный дар упускает. Был у меня один командир, любил говаривать: «Что, сукины дети, вечно жить возмечтали?» Грубо, но справедливо. До последнего патрона деремся, брат, а дальше в ножи и зубами рвать. Но тут каждый сам выбирает. Так что время есть. Можем сейчас дернуть куда подальше.

– Нет, я бежать не буду, – твердо сказал Прот. – Устал я, Екатерина Георгиевна. Что у меня за жизнь, а? Тысячу чужих судеб знаю, а за свою трястись стану? Вот вы бы с Виткой в стороне держались, а?

– Не акай, не прокатит. Витку в тылу оставим по возможности. Все – подъем. В такой значительный день портки и поприличнее натянуть можно…

– Мы собрались, – Катя качнула свертком. – Можем ехать. Утюг, ножницы и иголку с нитками на месте расположения нам обеспечите?

– Ну что вы, Екатерина Георгиевна, стоит ли беспокоиться. Заедем в одну мастерскую, – весьма рекомендовали. Там мигом все подгонят. И много времени это не займет, – заверил подполковник.

Катя кивнула – понятно, ножницы доверять не желают, и правильно. Заодно в мастерской и все швы шмоток в очередной раз прощупают. Ну и ладно, главное, вежливость пока готовы проявлять.

В мастерской хозяин суетился вокруг уважаемых гостей. С изумлением посмотрел на Витку – не ожидал встретить соплеменницу в компании подполковника-добровольца.

– Прошу-с, прошу-с. Не извольте беспокоиться. Через два часа готово будет-с.

– Быстрее никак не управитесь? – скрывая раздражение, поинтересовался Макаров.

– Помилуйте, господин полковник! Качество, качество гарантируем-с. Прошу на примерку…

Макаров закурил, поглядывая в низкое окошко. Катя подполковника понимала – торчать в переулке неуютно. Большой «паккард» привлекает внимание – вон водитель уже любопытных пацанов от фар шугает.

– Алексей Осипович, – Катя двумя пальчиками ухватила подполковника за рукав кителя чуть повыше шеврона, – можно вас на два слова?

Они вышли на ступеньки. Водитель, мигом забыв о мальчишках, насторожился.

– Господин подполковник. – Катя никак не могла решить, все говорить или ограничиться намеком. – Нам ехать «домой» на час смысла мало. Здесь торчать тоже не хочется. Здесь синематограф по соседству. Устройте молодежи сеанс? Не разорят такие расходы казну Добрармии?

– Не смешите. Но идея несвоевременная. Видите ли, Екатерина Георгиевна…

– Да я понимаю. Безопасность, то да се. Сейчас утро, публики мало. Злоупотребите служебным положением, пожалуйста. Пусть фильму для ребят покрутят. Проту неплохо бы развеяться. Видение у него было нехорошее. Насчет сегодняшней встречи. Кстати, там-то как с безопасностью? Не прихлопнут мальчишку заодно с вершителями судеб человеческих?

– Исключено. Там сейчас самое охраняемое место в бывшей Российской империи. Переговоры идут не первый день, до сих пор серьезных инцидентов не было. Что конкретно мальчик видел? Я должен с ним поговорить.

– Говорю же – он нервничает. Хотите, чтобы скрутило мальчишку? Я знаю, вы что угодно из человека вытрясти можете, но смысл какой? Дайте ему в себя прийти. Вечер вчерашний у парнишки еще тот выдался.

– Вы так говорите, как будто мы здесь в бирюльки играем. В городе чрезвычайное положение. Представительство большевиков уже неделю сидит на нашей шее. Вы не представляете, каких трудов стоит удержать ситуацию под контролем. И господа офицеры, и горожане почему-то не любят товарища Бронштейна.

– Да фиг с ним. Вы же все равно не революционного тигра грудью защищаете, а нас, немощных, пасете. Пусть детишки в кино сходят. Что вам стоит приказать?