Наш бронепоезд. Даешь Варшаву!

– Оголодала? – вкрадчиво поинтересовался майор.

– Не хами. Без десерта оставлю.

– Я же исключительно из сочувствия. – Виктор Михайлович взял руку девушки, чмокнул в загорелое запястье. – Как оно там получилось? Я не по форме интересуюсь, по духу и личным ощущениям спрашиваю. Жаль, что не задержался я. Очень сожалею.

– Не жалей. В основном я своих била. Может, кому такое и привычно, но я-то дура сугубо армейского воспитания – внешнего врага предпочитаю. Паршиво было работать.

– Это да, – майор вздохнул. – Я как тот вагон вспомню – стакан немедленно принять хочется. Грязно получилось. Народу стороннего уйму побили. Ничего, скоро меня на службу выпустят, с сопредельными «коллегами» договорю.

– Вы уж постарайтесь. Здорово нам нагадило это Всеукраинское бюро. Как думаешь, письмо-вызов – это их придумка?

– Спросим. И конторку накрепко прикроем. Кстати, личные проблемы возникнут – обращайся. В частном порядке. Знаю, ты девушка гордая, но не дури. Про это, – Виктор Михайлович похлопал по смятому покрывалу, – мы с тобой, может, и забудем. Хотя лично я – вряд ли. А тот поезд раздерганный нам зарубки навсегда оставил. Так что если нужен буду – не сомневайся. Добро?

– Уговорил, – Катя крепко сжала ладонями шершавые щеки майора. – Сейчас-то подурить можно, а, Витюш? Не скрою, и вправду оголодала…

Спустя год и восемь месяцев

Над побережьем стоял широкий грозовой фронт, и самолет посадили в Гамильтоне. В здании аэровокзала было сухо, но, казалось, и кондиционеры нагнетают влажный зябкий воздух. За огромными окнами лупил ливень. Ничего себе лето. Еще хорошо, что сели благополучно.

– Куртку надень, – сказала Флоранс.

– Да ну, еще распаковываться здесь? – Катрин кивнула на груду чемоданов и сумок, вокруг которой топталась, озабоченно сверяясь со списком, Мышка. – Не так уж и холодно. Я даже не помню, куда куртку сунула.

– Возьми мою, я все равно в свитере, – Флоранс скинула кожаный жакет.

Натягивать жакет не хотелось – в плечах будет узковат.

– Пожалуйста, – мягко попросила Флоранс.

Катрин влезла в мягкую кожу – дурной привычки заставлять подругу беспокоиться по мелочам мы не имеем и иметь не собираемся. Фло и так нервничает, – перелет выдался утомительным. Да еще Жо, ушедший высвобождать из плена грузовой клетки Цуцика, куда-то сгинул. Под дождем бегают, что ли? Обычно пес муки длительного авиапутешествия выносил стойко, но у каждого героя моменты слабости случаются.

– Может, мне пойти поискать? – спросила Мышка.

– Нет уж. Потом Фло пойдет искать тебя, а потом я наплюю на багаж и тоже пойду гулять? Подождем, никуда мальчики не денутся.

– Кэт, что этот тип на тебя так уставился? – шепотом спросила Флоранс.

Обычно на чужой взгляд в спину Катрин реагировала мгновенно. Самолет все чувства вытряс, рассеянной стала. Молодая женщина сердито глянула через плечо.

У пустующей стойки регистрации стоял молодой человек, опирался на изящную трость и старался смотреть ненавязчиво. Щурился.

– Это свой, – пробормотала Катрин. – Фло, я сейчас. Это старый товарищ. Безопасный. Я сейчас.

Мягкие подошвы кроссовок внезапно стали топать по гладкому мрамору пола, как разношенные сапоги.

– Привет. Все щуришься?

– Привычка, – молодой человек неуверенно улыбнулся. Вблизи он не казался таким молодым – вокруг глаз легли морщинки, и взгляд… Ну, взгляд всегда был старше.

– Здравствуйте, Екатерина Георгиевна.

– Если это ты, я тебя, пожалуй, обниму, – задумчиво пробормотала Катрин.

Парфюм у старого знакомого был хорош – кажется, «Кензо», но из-под дорогого аромата все пробивался запах того монастырского мальчишки. И полыни, и пыльных дорог…

Сидели в кафетерии. Остальная компания устроилась за соседним столиком. Багаж благополучно погрузили, наконец явившиеся «мальчики» то ли ужинали, то ли завтракали. Мрачноватый Цуцик поглощал кусочки гамбургера, подсовываемые Мышкой. Флоранс волновалась, что у пса расстроится желудок.

– Ты врач? – спросила Катрин, поглядывая на ухоженные руки старого знакомого.

– Немного врач, немного исследователь, – молодой человек напряженно улыбнулся. – Неловко как-то, да?

– Да это тебе, наверное, неловко, – Катя решительно перешла на русский язык. – Я же вроде как призрак. На твоем будильнике много годков натикало. Хотя внешне и не скажешь. Рада я тебя видеть. Даже таким холеным. Тьфу ты, просто не верится. Ой, как бы Пашка возмущался.

– Он и возмущался, – мальчик, давно переставший быть мальчиком, запнулся.

– Говори, – сказала Катрин, вертя в блюдце чашечку с остывающим кофе. – Говори, я в этой дряни варюсь не первый год, привыкла.

– Пашка в девяносто восьмом. Ничего поделать было нельзя – легкие у него всегда слабыми были. Вита – три года назад. До последнего работала, ругалась. Вы, Екатерина Георгиевна, возможно, о ней слышали? – молодой человек извлек из портфеля несколько футляров с DVD-дисками. – Я захватил – вдруг будет желание глянуть?