Наш человек на небе

Видел, как Мясников кричит что-то бегущему Кожедубу, а тот трясёт лобастой упрямой головой, словно в уши попала вода, и не меняет курса. Видел, как уцелевшие штурмовики указывают на генераторы поля... как же правильно называются эти штуки, которые не дают воздуху из корабля улететь в открытый космос?..

Видел, как поле меняет оттенок и начинает дрожать. А потом Коля увидел, что «муха» в коричневом плаще бежит к выходу из ангара, сам развернулся в другую сторону и сделал шаг, ещё один... а затем его схватила за локоть крепкая рука Ивана, и шагать стало легче, и почти сразу можно стало перейти на бег, а чёрный человек внутри хихикнул и отвернулся. Теряя сознание, на последних ошмётках силы ворвался Коля в гостеприимно распахнутую дверь «Разбойной тени».

Передовые машины 25-го мехкорпуса 21-й армии Брянского фронта врывались в Могилёв; немецкий оборонительный рубеж рухнул. Глубокий обходной манёвр в районе Орши не только вынудил вермахт оставить город, но и обозначил угрозу окружения минской группировки. Целесообразность развития наступления, — Советские войска были вымотаны длительными боями, — сейчас рассматривали в Ставке.

А Василевский поставленную задачу выполнил. Войска Особого Белорусского фронта воссоединились с Большой землёй.

(Подразделение РККА выдвигается в район организации обороны. Подмосковье, ориент. конец сентября- начало октября 1941 г.)

Огромная, затянутая облаками зелёная планета вплывала в панораму. «Титан» трясло, и Мясников, бинтовавший рану молодого ситха, через слово поминал каких-то земных демонов. Видеть его сосредоточенное лицо было просто невыносимо.

Старкиллер со стоном повернул коротко стриженую голову. Только для того, чтобы натолкнуться взглядом на ещё одну ненавистную сейчас рожу. Двуул прилип к иллюминатору, хихикая и пританцовывая на месте, словно до сих пор ни разу не видел, как при нештатном входе в атмосферу начинает светиться перегретая обшивка.

В тёмном земном небе разгоралась новая звезда.

- Мама, мама, смотри: что это там?!

- Это просто звезда падает, Юра. Ты уроки сделал?

- Сделал, мама, — послушно отозвался круглоголовый семилетний мальчик, не отводя взгляда от ползущей по небесному склону букашки. Самолётов над Клушино в эти месяцы летало много, но падающую звезду мальчик видел впервые.

- Иди в дом, Юра: холодно.

- Я помогу.

- Нет, сынок, я сама поколю. Тут уж осталось-то.

Анна Тимофеевна распрямилась, смахнула пот, поправила платок. Алексей Иванович обещался скоро приехать на побывку, но отпуска красноармейцам давали по-прежнему неохотно. Вроде и погнали фрица проклятого — а кто его знает, как ещё там повернётся... Не застыл бы: чай, не молоденький. Да и сын заждался.

- Иди в дом, Юра.

- Мне не холодно... Мам, а она совсем-совсем падает?

- Наверное.

- А почему на юг? Разве звёзды падают на юг?

- Потому что там тепло. Она летит в тёплые края.

- Нет, — сказал мальчик, упрямо поджимая губы. — Она же звезда. Она сама горячая.

Горячая броня плавила снег, но такую воду, конечно, пить никто бы не стал — разводили костры. Асланов ломал спичку за спичкой: руки тряслись.

- Дай сюда, — сказал Лизюков, отбирая коробок. — Всё нормально, Ази, всё нормально.

- Э! — сказал Асланов. — Всё нормально, Саша. Я не от страха.

- Я знаю, что не от страха.

Александр Ильич очень хорошо понимал друга: в танке гореть — не сахар. Ази ещё отлично держится.

- Подумаешь, горел. Не сгорел же. Сам выбрался, экипаж весь цел — чего тебе ещё?

- Не в том дело, — покачал головой Ази; смешно он это делал, словно танцевал круглыми бровями. — Понимаешь, я, как загорелся, ребят наружу гоню, а сам думаю: обидно было бы в трофейном танке сгореть. В «тридцатьчетвёрке» — пожалуйста, а в немецком — не могу.

- С души воротит? — посмеиваясь, спросил Лизюков.

- Э! Какой воротит — выворачивает!

- Ну, что поделать, негде было нормальные машины взять. Это нам повезло ещё, видал.

- Как так?

- Да немцы, когда артиллерию перебрасывали, только вид сделали. Те пушечки, что ты давил — это новые ПТОшки, семьдесят пять мэмэ. То есть эмэм.

- Э...

- Ну.

Он отвлёкся, чтобы скрошить в закопчёный котелок ещё несколько кусков твёрдого, как чёрствый хлеб, снега.

- Так что пошли бы мы в лоб, как сперва планировали... А знаешь, кто Михал Ефимычу их позиции обозначил?

- Кто?

Вместо ответа Александр Ильич указал пальцем в небо.

- Союзники? — с любопытством спросил Асланов, который про «марсиан» знал не так много, но и не совсем уж ничего.

- «Союзники», — передразнил Лизюков. — Бери выше.

 - Ну-у?..

- Вот тебе и ну, видал. Пакет передай.

Он принял пакет из совсем уже спокойных рук друга, развернул, принюхался.

Ну, что поделать. В наступленьи жировать не приходится, видал.

- Ладно, — сказал Лизюков. — Главное, что мы своё дело сделали. Теперь пехтура Лиду зачистит. Считай, снова наша Беларусь. Анна Павловна Ширяева, пятидесяти пяти лет, колхозница, вдова, кинулась на шею единственному сыну.

- Міхаіл! Сыночка, жывы!

- Ну-у, мама, — басил бородатый, нечёсаный и до смерти уставший Міхаіл. — Живой я, живой. Тута.

- Сынок! — рыдала мать и тянулась поцелуями к его лбу. — Я ўжо і не чула!..