Наш человек в Гаване

– Руди ушел, – сказала Беатриса. – Наверно, покупает сладости. Он ест слишком много сладкого. Но, по-видимому, затрачивает уйму энергии, потому что совсем не толстеет. Но на что он ее тратит?

– Давайте поработаем. Надо послать телеграмму. Сегура сообщил мне ценные сведения относительно просачивания коммунистов в полицейские кадры. Вы даже не поверите...

– Я готова верить во что угодно. Смотрите. Я обнаружила в шифровальной книге очень забавную вещь. Вы знали, что есть специальное обозначение для слова «евнух»? Неужели оно так уж часто встречается в телеграммах?

– Наверно, нужно для Стамбульского отделения.

– Жаль, что оно нам ни к чему, правда?

– Вы когда-нибудь выйдете еще раз замуж?

– Ваши ассоциации иногда бывают слишком явными. Как вы думаете, у Руди есть по секрету от нас личная жизнь? Он не может тратить всю свою энергию в конторе.

– А существуют правила для личной жизни? Если вам хочется завести личную жизнь, надо спрашивать разрешения у Лондона?

– Что ж, конечно, лучше проверить досье, прежде чем зайдешь слишком далеко. Лондон не одобряет половых связей своих работников с посторонними.

2

– Видно, я становлюсь важной персоной, – сказал Уормолд. – Меня просят произнести речь.

– Где? – вежливо спросила Милли, отрываясь от «Ежегодника любительницы верховой езды».

Вечерело, рабочий день кончился, последние лучи золотили крыши, волосы Милли цвета меди и виски у него в стакане.

– На ежегодном обеде Европейского коммерческого общества. Меня просил выступить наш президент, доктор Браун, ведь я – старейший член общества. Почетным гостем у нас будет американский генеральный консул, – добавил он не без гордости.

Казалось, он совсем недавно поселился в Гаване и познакомился с девушкой, которая стала матерью Милли, – это было во «Флоридита-баре», она пришла туда со своими родителями. А теперь он был здесь самым старым коммерсантом. Многие ушли на покой; кое-кто уехал на родину, чтобы принять участие в последней войне, – англичане, немцы, французы; а его не взяли в армию из-за хромоты. Из тех, что уехали, никто уж не вернулся на Кубу.

– О чем ты будешь говорить?

– Ни о чем, – грустно ответил он. – Я не знаю, что сказать.

– Держу пари, что твоя речь была бы самая лучшая.

– Ну, что ты. Если я самый старый член общества, то и самый незаметный тоже. Экспортеры рома и сигар – вот они действительно важные птицы.

– Да, но ты – это ты.

– Жаль, что ты не выбрала себе отца поумнее.

– Капитан Сегура говорит, что ты неплохо играешь в шашки.

– Но не так хорошо, как он.

– Пожалуйста, согласись, папа, – сказала она. – Я бы так тобой гордилась!

– Я буду выглядеть там ужасно глупо.

– Ничего подобного. Ну, ради меня.

– Ради тебя я готов хоть на голове стоять. Ладно. Я скажу речь.

В дверь постучал Руди. В этот час он заканчивал прием радиограмм – в Лондоне была полночь. Он сказал:

– Срочное сообщение из Кингстона. Сходить за Беатрисой?

– Нет, я справлюсь сам. Она собиралась в кино.

– Кажется, дела идут бойко, – заметила Милли.

– Да.

– Но я не вижу, чтобы ты вообще продавал теперь пылесосы.

– У нас сделки по долгосрочным обязательствам, – сказал Уормолд.

Он пошел в спальню и расшифровал радиограмму. Она была от Готорна. Уормолду предлагалось первым же самолетом вылететь в Кингстон для доклада. Он подумал: наконец-то они все узнали.

Свидание было назначено в гостинице «Миртл-Бэнк». Уормолд много лет не был на Ямайке, и теперь его привели в ужас здешние грязь и жара. Чем объяснить убожество британских владений? Испанцы, французы, португальцы строили города, чтобы в них жить, англичане же предоставляли городам расти как попало. Самый нищий закоулок Гаваны был полон благородства по сравнению с барачным существованием Кингстона, его лачугами, сложенными из старых бидонов из-под горючего и крытыми кусками железа с кладбища автомобилей.

Готорн сидел в шезлонге на веранде «Миртл-Бэнка», потягивая через соломинку пунш. Одет он был так же безукоризненно, как и в тот раз, когда Уормолд увидел его впервые; единственным признаком того, что и он страдает от жары, был комочек пудры, засохшей под левым ухом. Он сказал:

– Садитесь за те же деньги.

Готорн не расстался со своим жаргоном.

– Спасибо.

– Как долетели?

– Спасибо, хорошо.

– Наверно, рады, что попали домой.

– Домой?

– Я хотел сказать – сюда; сможете отдохнуть от своих черномазых. Снова на британской земле.

Уормолд подумал об убогих хижинах вдоль набережной, о жалком старике, который спал, скорчившись в ненадежной полоске тени, о ребенке в лохмотьях, нянчившем выброшенную волнами чурку. Он сказал:

– Гавана не так уж плоха.

– Хотите пунша? «Плантаторский». Здесь он совсем недурен.

– Спасибо.

Готорн сказал:

– Случилась маленькая неприятность, вот я и попросил вас подъехать.

– Да?

Сейчас откроется правда. Могут они арестовать его, раз он на британской территории? Какое ему предъявят обвинение? Его, наверно, привлекут за вымогательство или припишут какое-нибудь совсем непонятное преступление, а дело заслушают in camera [при закрытых дверях (лат.)], по закону о разглашении государственной тайны.

– Речь идет об этих сооружениях.