Наш хлеб - разведка

– Сдается мне, – хозяин дома поднялся из-за стола, – что вы обманываете меня и ты снова взялся за старое. Да и не верю я, что вы едете к начальнику в Итум-Кале. Как он руководит оттуда стройкой? Тем более это самая опасная дорога в округе. Ответь мне правду: ты и этот человек бандиты?

Ансалту, не смея больше лгать старшему брату, потупил взгляд.

Утюг, обиженный высказыванием хозяина дома, заиграл желваками:

– А может, бандиты те, кто пришел на нашу землю с танками и самолетами, чтобы снова грабить народ?

– Уходи. Ты не был этой ночью у меня, – пропустив реплику Утюга мимо ушей, упавшим голосом проговорил Сайдалин и направился в соседнюю комнату.

– Что будем делать? – поеживаясь от утренней свежести, спросил Ансалту Утюга.

Короткая ночь подходила к концу. На юге, на фоне сереющего неба, уже были различимы вершины гор.

– Добудем машину и поедем дальше, – спокойно ответил тот. – И решим этот вопрос прямо сейчас. У нас больше нет времени ждать.

– Как ты хочешь это сделать? – упавшим голосом спросил Ансалту.

– Вспоминай, у кого здесь есть приличная тачка, – вместо ответа потребовал Утюг. – Желательно, чтобы в этой семье не было много мужчин.

– Нет! – охрипшим от волнения голосом проговорил Ансалту, немея от страха. – Что будет с моими родственниками после всего?

– У тебя нет родственников! – всем корпусом развернувшись к нему, прошипел Утюг. – Я твой брат, а это, – он указал на дом, откуда только что был изгнан, – шакал!

– Не смей так говорить! – вскипел Ансалту и попытался достать левой рукой спрятанный под рубашку пистолет.

– Ах, вот ты как! – заметив это, взревел Утюг и со всего размаха залепил недавнему брату в челюсть.

Ансалту полетел на спину, больно ударившись спиной и затылком о землю.

Во дворах залаяли собаки. Не опасаясь, что сейчас будет разбужено все село, Утюг стал с остервенением бить лежащего на земле Бажаева-младшего ногами.

– Сын шакала! – вне себя от ярости рычал он. – Брат твой должен в юбке ходить, а не в штанах! Весь ваш род – приспешники русских свиней. Рабы! Твоя мать родила вас от ишака!

В окнах близлежащих домов зажегся свет, но доведенный до точки кипения горец уже ничего не видел вокруг.

Ансалту несколько раз пытался подняться, но тут же мощным ударом Утюг опрокидывал его на землю. В конце концов несчастный перестал даже закрывать руками лицо.

В это время бесшумно открылась калитка, из которой они только что вышли, и к Утюгу прокрался Сайдалин. В его руке блеснул нож.

– Свинья! – продолжал выкрикивать Утюг, но уже не с такой яростью, как это было в самом начале. Да и удары стали реже и слабее. Его самого стало шатать.

– Посмотри на меня! – раздался из-за спины голос брата Ансалту.

Утюг замер и медленно развернулся.

– То, что ты избиваешь человека, который совсем недавно был моим братом, – это одно, – ровным, спокойным голосом заговорил Сайдалин. – Но какое ты имел право оскорблять меня, моих отца и мать?!

С этими словами он сделал едва уловимый взмах рукой на уровне груди Утюга.

Раздался звук, похожий на тот, когда в воздухе рассекают ножом яблоко. Утюг, вытаращив глаза, схватился за горло и что-то попытался сказать. Вместо этого у него получилось шипение и бульканье. Он кашлянул, сделал шаг в направлении своего палача, оторвал левую руку от горла и попытался дотянуться до Бажаева-старшего, отступившего назад и безучастно наблюдавшего за последними мгновениями жизни обидчика его рода. Струи казавшейся черной крови, пенясь и пульсируя, ударили из пореза в разные стороны. Округлив глаза, бандит рухнул на колени, дернулся всем телом и завалился набок. Какое-то время он не сводил взгляда со своего убийцы. Наконец кровь перестала вырываться в такт сердцебиению, а просто потекла на землю, образуя быстро увеличивающуюся в размерах лужу. Утюг засучил ногами, затем резко выгнулся и затих.

– Что ты наделал! – не своим голосом просипел Ансалту, поднимаясь на четвереньки. – Зачем?!

– Как ты можешь осуждать меня за то, что я смыл позор кровью этого шакала? – Рука, в которой Сайдалин сжимал рукоять ножа, напряглась. Казалось, кто-то невидимый давит на нее, чтобы заодно покончить с непутевым братом, а он прилагает огромное усилие, чтобы не подчиниться чужой воле.

Ансалту, с разбитым лицом и полностью закрывшимся правым глазом, встал, но не выпрямился до конца. Держась за грудь, широко расставляя ноги, он медленно подошел к безжизненному телу Утюга, рухнул перед ним на колени и, морщась от боли, стал снимать перекинутый через голову ремешок фотоаппарата.

– Ты чего, брат? – Сайдалин во все глаза смотрел на сделавшегося сумасшедшим Ансалту. – Зачем тебе этот хлам? Или там вовсе не фотоаппарат?

Где-то в начале улицы хлопнула калитка.

Испуганно обернувшись, Сайдалин схватил Утюга за ноги и потащил к калитке своего дома.

– Погоди! – Скрипя от бессилия и злобы зубами, Ансалту уцепился за ремешок левой рукой. – Ты не понимаешь… Это смерть… Подумай о детях…

Он едва успевал перебирать коленями, раздирая о мелкие камни штаны. Каждый вдох давался с трудом. Ребра словно стянули железным, с шипами обручем. Правая рука онемела.