— То не наша забава, — говорил Миколай. — Пусть веселится молодежь. А мы с тобой старые жолнежи, нам есть о чем поговорить. Солдаты, да. Вернее, дети старых жолнежей. Старые дети старых жолнежей. Понимаешь, о чем я?
Мы снова, не чокаясь, выпили за старых жолнежей.
— Слухай! — начал Миколай на какой-то особенной ноте: и задушевной и вместе с тем как будто бы очень строгой. — Там у вас решили, наконец, поставить нашего Валенсу на место. То надо. Давно пора! Почему мы должны быть у Валенсы в хвосте, если люди так давно хотят перемен? Кажется, Горбачев это понял. Дай Бог, как у вас в Академии общественных наук говорят... Только знаешь что? Слухай! Мы, и правда, старые дети старых жолнежей. Мы знаем. Мы столько видели. Главное: мы — славяне. Ты помнишь, как в войну, как сразу после нее?.. Б р а т ь я - с л а в я н е. Б р а т ь я!.. Никто не мог алемана остановить. А мы его уложили в гроб. Мы!
Я наклонился к нему, толкнул плечом:
— Споем давай?
— Цо?
— “Войско польска Берлин брала, русска добже помогала”, а?
Горлышко “выборовой” снова зацокотало о мой фужер.