Наш Современник, 2003 № 06

“Я, родной брат прославленного Героя, защитника Родины, считаю своим долгом взять в руки оружие и мстить за брата, за таких, как он, защитников нашей земли, и биться с врагом до полной победы.

Призываю вас, комсомольцы, всех молодых людей, кто может держать оружие в руках, следовать моему примеру, встать в боевые ряды Красной Армии на защиту нашей Отчизны и столицы Москвы. На священный бой, дорогие товарищи комсомольцы!”

С сентября 1941-гo и до февраля 1942 года Виктор Гастелло воевал в качестве сержанта в 673-м стрелковом полку 220-й стрелковой дивизии 3-й армии Калининского направления. Шла знаменитая Московская битва.

В газете “Правда” в начале 1942 года опубликована небольшая заметка, озаглавленная “Брат героя”:

“Среди бойцов части, которой командует товарищ Поленов, мужественно сражается сержант Гастелло, брат легендарного летчика, Героя Советского Союза... Недавно Гастелло был вручен партийный билет. Гастелло заверил парторганизацию, что он с честью оправдает звание коммуниста, беспощадно будет громить фашистских людоедов, отомстит им за смерть брата, за все злодеяния гитлеровских мерзавцев...”

В феврале ему присваивают звание младшего лейтенанта, награждают грамотой, и он командует стрелковым взводом. В марте в боях был ранен, лежал в полевом госпитале. Потом снова фронт, передовая линия. В апреле заканчивается Московская наступательная операция, приходит некоторое затишье, идут позиционные бои.

В первых числах июня Виктора направляют в Калинин на двухмесячные курсы командиров стрелковых батальонов, которые он и заканчивает в середине августа. По телеграмме его сразу вызывают в тот же 673-й стрелковый полк комбатом. Тогда одно из сообщений Совинформбюро с пометкой “В последний час” в августе 1942 года начиналось словами: “Наши войска на Западном и Калининском фронтах перешли в наступ­ление и прорвали оборону противника”. Начинались ожесточенные бои за Ржев.

Батальон Гастелло первым ворвался в деревню Дыбалово, где оставалось четыре уцелевших дома. Полк получил очередной приказ — взять аэродром на окраине Ржева. Комбат Виктор Гастелло первым поднимал батальон в атаку.

И вот они уже ворвались в очередной городской квартал и бежали среди руин дальше, чтобы захватить очередные развалины. Фонтаны артиллерий­ских разрывов вспыхивали среди цепи наступающих, а батальон продолжал упорно продвигаться вперед.

Вдруг черно-огненный столб преградил путь комбату... По инерции он пробежал еще несколько метров вперед, потом упал — будто наткнулся на невидимую преграду. Атака захлебнулась, бойцы залегли.

Когда к нему подползли и, отбрасывая камни, комья земли, потянули за руку, он не откликнулся...

— Комбат, комбат, отзовись, может, ты ранен, отзовись, комбат! Ну, хоть застонай...

Но молчал комбат. Комбат был мертв.

А бой за очередной квартал продолжался, комбат лежал и незримо при­сутст­вовал среди своих бойцов, и никто не мог помочь ему... оставалось выполнить последний долг. Под утро бойцы вынесли его из простреливаемых насквозь руин и на солдатской плащ-палатке принесли в крестьянскую избу.

Старая крестьянка, хозяйка дома, вытирая слезы концами длинного платка, накинутого на плечи, молча достала чистую простыню и постелила на стол. Бойцы бережно положили на нее комбата. Крестьянка подошла к столу и долго смотрела. Тень смерти еще не легла на лицо Виктора, и он был такой же, как и вчера, молодой и красивый, и казалось, что он только утром заснул после тяжелого боя.

— Господи, да будьте вы прокляты, фашисты поганые, и зачем ты ушел, сокол наш ненаглядный, — заплакала крестьянка навзрыд.

Запричитала в голос, громко, находя нужные слова, так, видимо, причи­тали о павших воинах русские женщины, начиная с Древней Руси. Причитали всегда — чего-чего, а уж войн и смертей хватало.

Комбата хоронили не в братской могиле, а отдельно, и какой-то масте­ровой солдат соорудил простенький деревянный памятник с красной звездочкой на вершине и табличкой у основания, на которой было выведено так же красной краской:

 

Командир батальона Гастелло Виктор Францевич

(2.5.1913—2.10.1942 гг.)

 

Несколько сухих выстрелов прощального салюта слились с перестуком длинной пуле­мет­ной очереди — недалеко за околицей дерев­ни проходила передняя линия фронта...

Похоронка пришла в Сокольники в Москве, на тихую улицу с деревянными домами-бара­ками. В почтовом извещении обычные, тра­диционные слова: “Погиб смертью храбрых в боях против немецко-фашистских захват­чиков”.

Мать Виктора как бы одеревенела в своем горе — с начала войны она теряла второго сына; жена комбата, упав на кровать, заби­лась в истерике, отец сжал до судороги в суставах натруженные рабочие руки и тихо зарыдал. Один лишь трехлетний сын комбата не пони­мал, что происходит, тянул мать за подол платья и твердил: “Ма-ма, ма-ма...”