Наш Современник, 2003 № 10

Из моего текста не следует ничего, что Вы мне приписываете. Во-первых, я не ставлю “во главу угла” катынское преступление и не занимаюсь его расследованием. Я касаюсь его лишь на полутора страницах книги (а её объем — 200 страниц) и задаю себе лишь один вопрос: почему поляки были расстреляны из немецкого оружия? Историки, обвиняющие советскую сторону, отвечают: чтобы списать впоследствии это преступление на немцев. Тогда я задаю второй вопрос. Если поляков расстреляли энкавэдэшники немецкими пулями в марте 40-го года, то советское руководство должно было предусмот­реть, что скоро начнется война, что немцы захватят на смоленской земле катынские лагеря с погребенными там поляками, что мы все-таки начнем после Сталинграда контрнаступление на Запад, снова дойдем до Катыни, раскопаем братские могилы, “обнаружим” в польских черепах немецкие пули и обвиним на весь мир немцев в совершенном преступлении. Я увидел в этом утопическом сценарии что-то абсурдное и высказал свои сомнения. Вот и всё.

Во-вторых, о Медном я даже не вспоминал. Не надо за меня домысливать того, что я не говорил.

В-третьих, я нигде ни слова не сказал о “самоотверженных ребятах из российского “Мемориала”, и потому не надо мне приписывать, что я считаю их “польскими агентами и предателями” .

А в-четвертых, Ваши ссылки на труды академика А. Н. Яковлева несерьезны. Более лживого и меняющего взгляды ренегата, возросшего в недрах Агитпропа ЦК КПСС, в новейшей российской истории отыскать невозможно. Он, до сих пор усердно отмывающий перед новыми хозяевами родимые пятна своего коммунистического прошлого, вам что угодно напишет, а

“самоотверженные ребята из “Мемориала” что угодно отыщут. Они же любители и работают на общественных началах.

Вы, господин Помяновский, мечтаете, чтобы я был привлечен к уголовной ответственности за своё сочинение:

“Я считаю, что достойная задача всех людей доброй воли

(какая социалистическая стилистика! — Ст. К. )

— не столько исправлять эти и подобные филькины грамоты, сколько призывать законодателей, чтобы в связи с катынским преступлением они ввели в российский Уголовный кодекс понятие “лживых измышлений” и соответствующую статью — подобно тому, как во Франции существует юридическое понятие “освенцимской лжи” и соответствующая уголовная статья, карающая за “оспаривание факта существования преступления или преступлений против человечества”.

Вы делаете опрометчивое заявление, пан Помяновский, и самого себя загоняете в ловушку. Как же можно было забыть, что, печатая в 11-м номере 2001 года “Новой Польши” воспоминания советского еврея Н. Вальдена-Подольского, находившегося после войны 1919—1920 годов в польском плену, Вы, подобно бдительному цензору времен социалистической Польши ( “вполне по-советски”

— как Вы пишете обо мне), изъяли из текста все свидетельства утробного антисемитизма шляхетской администрации в лагерях для советских военнопленных, все описания издевательств над несчастными евреями, все картины преступлений, совершенных поляками-антисемитами. Такое деяние можно квалифицировать похлеще, нежели “оспаривание” , это скорее сознательное сокрытие “факта существования преступления или преступ­лений против человечества” , говоря Вашими же словами!

Так что по нынешним французским юридическим нормам, связанным с понятиями “антисемитизм”, “Холокост”, “освенцимская ложь”, ну, не то чтобы преступником, но журналистом, сознательно скрывающим факты явного преступления, Вы являетесь. Попробовал бы сейчас в Европе какой-нибудь главный редактор что-либо утаить, изъять, вычеркнуть из того, что называется “гонением на евреев”, а его схватили бы за руку, как я Вас, — ох, не поздоровилось бы ему! Так что благодарите, Ежи, судьбу за то, что живете в Польше, а не в прекрасной демократической Франции.

*   *   *

Не оригинален рядом с Помяновским и Анджей Новак. Он тоже передергивает карты, утверждая, что в центре моего опуса Катынь: “современный символ польской русофобии для Куняева — и не только для него — “вечные претензии” по поводу преступления в Катыни” .