Наш Современник, 2005 № 11

«14/27 мая 23 г.

Дорогой и милый родной Константин Алексеевич.

Снова делал попытки узнать что-либо о Петре Константиновиче — и снова безуспешно! У сестры Маши тоже пропал сын, и тоже без вести. Не было времени на земле страшнее! Получали ли Вы мое парижское письмо? Судя по вашему молчанию, думаю, что нет. Отзовитесь. Я в Грассе, был в Канне, но пишите вы мне в Париж по адресу (адрес написан по-французски: 18 бр. Париж XIX. M Мюрат) — и только.

Обнимаю, Ваш от всей души! Ваш Ив. Брат Евгений, старый, больной, нищий, в Ефремове Тульской губ., Красноармейская, д. Подъямского.

Подробности смерти Юлия (старший брат) узнал только недавно. Умер, слава Бoгy, как заснул».

Вот такое письмо, вернее — фотокопию письма, прислала мне из далекой кубанской станицы Гулькевичи родственница писателя, сельская учительница Раиса Михайловна Колтыгина. Письмо это единственное, что осталось в их семейном архиве. Все остальные были «арестованы» и реквизированы в тридцатых годах.

Музыку к спектаклю подобрал наш «музыкальный бог» — Василий Немирович-Данченко, внук одного из основателей нашего театра Владимира Ивановича Немировича-Данченко. Звучали прелюдии Рахманинова и вальсы Свиридова.

Премьера первого в истории нашего театра моноспектакля прошла хорошо. Зрители аплодировали, благодарили. Все так, как и должно быть. Для меня этот спектакль стал, как теперь говорят, явлением «знаковым». Я как будто переступил какую-то невидимую черту, за которой передо мной открылось нечто новое и в моей профессии, и в моем отношении к искусству. Стал, как мне кажется, собраннее, строже, самокритичнее. Общение в работе с прекрасным литературным материалом для актера впустую не проходит. Так же, как с пошлым и бездарным. Только уже с обратным знаком.

Спектакль назывался «Роза Иерихона», по названию одного из рассказов Бунина. Почему я остановился именно на этом названии? Можно было бы назвать и покороче, и попроще. Но великий смысл заложен писателем в этом рассказе: никто не в силах отобрать у человека Родину до тех пор, пока он помнит о ней и любит ее. Никто! Ни одна сволочь!

«…Нет в мире смерти, нет гибели тому, что было, чем жил когда-то! Нет разлук и потерь, доколе жива моя душа, моя Любовь, Память!..»

Спектакль всегда проходил в атмосфере напряженной, раздумчивой тишины. И атмосферу эту создавал особый контингент зрителей, посещавших его. Разные по возрасту, социальному положению, образованию, они были едины, и это особенно чувствовалось в одном — все они жадно, истово хотели услышать звучание неиспорченного, вроде уж давно намеренно позабытого русского слова. Слова, воплощенного в прекрасной бунинской прозе.

Я, пожалуй, не припомню ни одного из мною игранных спектаклей, где по окончании его столько интересных людей хотели бы познакомиться с исполнителем и продолжить начатый театром разговор о литературе, о судьбах России и ее многострадальных сынов. Так, весной этого же восемьдесят четвертого года судьба свела меня с одним из интереснейших людей нашего времени, писателем и литературным критиком Юрием Селезневым. Он вместе с писателем Михаилом Петровичем Лобановым смотрел спектакль. Представил нас друг другу наш режиссер Леонид Монастырский.

После спектакля мы шли по Тверскому бульвару в сторону Никитских ворот. Стоял май. Московская весна была в разгаре. Запах свежераспустившейся тополевой листвы висел в неподвижном воздухе. Не хотелось расходиться. Тема, затронутая спектаклем, была слишком напряженной, чтобы так вот оставить ее. Пришли ко мне на квартиру, накрыли скромный стол, и до самого рассвета шел интересный разговор о судьбах и трагедии русской эмиграции, о литературе, о надвигающихся испытаниях, грозящих стране.

Я слушал Селезнева, смотрел на его красивое, хорошо вылепленное лицо. Было что-то в нем от пророка, настолько интересно и необычно он подходил к тому или иному, самому, казалось, сложному и неразрешимому вопросу, задетому нами в разговоре. Расходились при раннем солнце. Прощались, разговаривая о будущих встречах.

А в июне, как черная молния, весть: не стало Юрия Селезнева. Поехал в Германию навестить друзей… Сердце.

* * *