Наш Современник, 2006 № 06

Вот так и пошла моя фронтовая служба, продолжает свой рассказ Владимир Николаевич. Фронтовой путь нашей ОРМУ прошёл через Калининскую область, Белоруссию, Латвию. Потом 3-ю Ударную армию перебросили в состав 1-го Белорусского фронта. Прошли мы через всю Польшу, причем прямо через Варшаву. Разрушена она была полностью — одни руины: груды битого кирпича, обломки зданий, останки домашней мебели, утвари, лохмотья какие-то на улицах в грудах камня и развалинах домов. И повсеместно ощущался исходящий из развалин тошнотворный, сладковатый трупный запах — развалины ещё не разбирались, расчищены были только несколько центральных улиц для прохода войск. Далее началась тяжёлая Висло-Одерская операция, — и конечно, большое количество раненых прошло через операционные столы и руки наших хирургов, медсестёр, санитаров и другого медперсонала. В апреле 1945 года подошли к Берлину. Помню щиты на дорогах: до Берлина 300 км, потом 200, потом 100. Настроение у всех в эти дни было приподнятое, хотя бои шли ожесточенные, потери были большие, раненые поступали сплошным потоком. Но в это время уже начали цвести сады, деревья в листве — все это повышало настроение, несмотря на жертвы, мучения раненых у нас перед глазами, похороны погибших. Увы, на войне, особенно к ее концу, к жертвам как-то привыкаешь — это вроде бы обычный атрибут боев, сражений и их последствий, находящийся в “ведении” медиков. Да иначе и быть не должно: можно ведь просто свихнуться, ежедневно видя такое количество израненных, изувеченных и погибших от ран молодых парней, здоровых мужиков среднего и старшего возрастов, у которых дома остались жены, дети, семьи. Такая вроде бы “черствость” к жертвам войны и их страданиям — естественная защитная реакция организма на войне, иначе не выживешь, просто сойдешь с катушек…

Своими глазами видел я, какие ожесточенные бои шли за Берлин: повсеместно разрывы снарядов, фаустпатронов, грохот артиллерии… Немцы оборонялись остервенело, бои шли буквально за каждый дом, и почти на всех стенах надписи на двух языках: “Берлин останется немецким!”…

“Неприступная крепость”, однако, вскоре пала, и весь персонал нашей роты, как и многие другие воины-освободители, расписался на рейхстаге — есть там и моя “визитная карточка”…

И вот я подхожу к очень важному эпизоду моей уже берлинской, но еще фронтовой (война-то пока не кончилась) службы. Дня через два-три после взятия Берлина патологоанатом нашей армии майор Юрий Валентинович Гулькевич вызвал меня: собирайся, будешь присутствовать при историческом событии. Шестого мая привели меня в какой-то подвал возле рейхсканцелярии, и там я увидел… обгоревший труп Геббельса! Опознал его сразу — сходство с карикатурами Кукрыниксов полное: сплющенная голова, одна нога в ортопедическом ботинке согнута в колене, малого роста — всего метра полтора…

Владимир Николаевич Лабуздко показывает редкую, никогда и нигде не публиковавшуюся фотографию: патологоанатом Гулькевич, офицеры контрразведки фронта, группа экспертов. Майор Гулькевич производит вскрытие, а рядом Володя Лабуздко в резиновом фартуке и перчатках ему ассистирует.

Сняли с Геббельса скальп, продолжает рассказывать мой собеседник, сделали вскрытие. Составили акт: труп принадлежит Йозефу Геббельсу. Потом провели экспертизу трупов его жены Магды и детей. У детей во рту обнаружили осколки ампул с цианистым калием, как об этом позже и писали в прессе.

В это время все в Берлине искали Гитлера. Слухи ходили самые разные: улетел, уплыл на подводной лодке, прячется где-то в Берлине и прочие предположения. Но числа 15-го мая встретившийся мне майор Гулькевич сказал: “Володька, не верь никаким слухам: вчера вот этими руками держал челюсть Гитлера! Хотя он почти весь сгорел, но мы его всё же опознали”. Да, именно майор Гулькевич проводил экспертизу останков Гитлера. После войны он уехал в Минск, где стал профессором, а потом академиком Белорусской Академии наук.