Наш Современник, 2006 № 11

Те, кто стонет под катком жизни, не догадываются, что политический процесс цикличен и с е й ч а с з а к а н ч и в а е т с я один из самых мрачных его этапов. Да, сегодня политическая жизнь в России замерла, но этот морок не будет длиться вечно. Западная Европа, арабские страны, Латинская Америка совсем недавно находились в том же положении. Арабские журналисты рассказывали мне о чувстве отчаяния, которое охватывало миллионы: с объединённым Западом, вставшим на сторону сионизма, не справиться! А теперь вся армия Израиля ничего не может поделать с пятью тысячами храбрецов “Хезбаллы”! И Запад, уважающий только силу, начал косо поглядывать на неудачливого союзника в Тель-Авиве, создающего слишком много проблем.

На самом Западе социальная активность пришла на смену апатии. Ведь только что европейские политологи сетовали: политика умерла, люди откликаются лишь на м е с т н ы е инициативы. Забегая вперёд, отмечу: как раз на этой стадии ныне находится Россия. Смотрите, как “выстрелили”, казалось бы, сугубо локальный конфликт в Южном Бутове, дело Щербинского (“Все мы — Щербинские”, — митинговали автолюбители по России). Какой резонанс получила расправа кавказцев с русскими жителями в Кондопоге. Протестный потенциал огромен. Но люди, митингующие против произвола в конкретном посёлке, пока не решаются говорить о произволе в масштабах страны. Даже думать об этом боятся! Конечно, есть опасность запугать себя так, что всю оставшуюся жизнь просидим под диваном. Чтобы не оказаться в таком дурацком положении, полезно покрутить головой по сторонам: у тех получилось! у этих дело идёт! а мы — чем хуже?

Сам ход событий выталкивает нас на сцену. От нашей готовности зависит, какая роль достанется русским — роль мальчиков для битья или полноправных творцов Истории.

(Продолжение следует)

Вардан Багдасарян “Русский крест”

Духовно-психологический надлом

как фактор русской депопуляции

Одним из главных показателей провала реформаторской практики в постсоветской России выступает сопряженный с ней демографический кризис. Понятие “русский крест”, фиксирующее пересечение резко понизившейся кривой рождаемости и столь же стремительно возросшей кривой смертности, явилось образным отражением народной трагедии¹

. Противоположная точка зрения определяется тезисом об отсутствии какого бы то ни было демографического кризиса, естественности снижения репродукционных потенциалов при переходе к современному типу воспроизводства. Утверждается соотносимость современной динамики рождаемости в России с аналогичными показателями развитых стран Запада. Низкий уровень демографического воспроизводства объясняется фатальным следствием урбанизационных процессов, вступлением в фазу индустриального развития².

В предлагаемом исследовании тезис о неизбежном снижении рождаемости подвергнут критическому рассмотрению. В противоположность ему выдвигается гипотеза о связи демографической динамики с факторами мировоззренческого и аксиологического характера. Современная репродуктивная пассивность западных обществ рассматривается в этой связи не только и не столько как результат производственно-экономической трансформации, а как следствие широко понимаемого процесса секуляризации.

I. Этноконфессиональные границы

демографического кризиса в России

Соотношение статистических показателей переписей 1989 и 2002 гг. обнаруживает резкий контраст репродуктивной динамики по отношению к различным национальностям РФ. Демографический кризис России удивительным образом совпадает с этноконфессиональными параметрами. Отнюдь не все из российских народов подпали под крест пересечения кривых рождаемости и смертности. При общем сокращении населения до уровня в 98,7% по отношению к показателям 1989 г. численность русских понизилась до 96,7%, то есть шла с двухпроцентным опережением среднестатистических кризисных характеристик. Демографы же утверждают, что динамика демографического кризиса русского народа могла оказаться и более регрессирующей, если бы в качестве русских в переписи 2002 г. не было учтено значительное число представителей иных этнических групп (прежде всего украинцев), некоторые из которых даже не владели языком идентифицируемой национальности.