Наша игра

Утка, по-видимому, была заморожена, потому что некоторые ее части так и остались неоттаявшими. Мы прокладывали себе путь сквозь ее кровоточащие конечности, а я припомнил, что так мы ели всегда, когда ели вместе: картошка была разварена до состояния киселя, а капуста плавала зеленой ряской. Приносило ли такое самоистязание утешение их католическим душам? Чувствовали ли они себя ближе к Богу и дальше от толпы?

– Как ты здесь оказался? – спросил Саймон своим сухим, слегка гнусавым голосом.

– Навещал одинокую тетку, – ответил я.

– Еще одна несметно богатая старушка, Тим? – сказала Клер.

– Где она живет? – спросил Саймон.

– Нет, это бедная тетка, – ответил я Клер. – В Марлоу, – сказал я Саймону.

– В каком приюте? – спросил Саймон.

– В «Саннимидс», – произнес я вычитанное из адресной книги название, от души надеясь, что приют еще существует.

– Это тетка с отцовской стороны? – спросил Саймон.

– Нет, она кузина моей матери, – сказал я, взвешивая вероятность того, что Саймон позвонит в «Саннимидс» и выяснит, что никакой тетки у меня там нет.

– Скажите, пожалуйста, а урожай винограда у вас большой? – пропела Анна-Грета, сегодня повышенная в статусе до гостьи.

– Ну, не небывалый, Анна-Грета, – ответил я, – Но порядочный. И первые пробы вполне хороши.

– Неужели! – воскликнула Анна-Грета, словно эта новость ее поразила.

– Сказать по правде, с имением я унаследовал и некоторую проблему. Мой дядя Боб, затеявший это дело из любви к нему, полагался больше на Создателя, чем на науку.

Клер не удержалась от смешка, но Анна-Грета слушала меня с открытым ртом. Не знаю почему, но меня понесло:

– Сначала он посадил не тот сорт не в том месте

, потом он молился о солнце, а получил заморозки. К несчастью, срок жизни лозы двадцать пять лет. Это значит, что я должен либо учинить геноцид, либо сражаться с природой еще десять лет.

Я не мог остановиться. Поиздевавшись над своими собственными усилиями, я расхвалил успехи моих английских и валлийских конкурентов и поскорбел о тяжком налоговом бремени, взваленном на них неразумным правительством. Я нарисовал широкую картину Англии как одной из старейших винодельческих держав мира. Все это время рот Анны-Греты так и не закрылся.

– Мне тебя жаль, – сказал Саймон.

– Расскажи лучше об этой несовершеннолетней девочке, с которой ты живешь, – довольно развязно вмешалась Клер. После двух стаканов румынского кларета она уже не вполне владела языком. – Ты такой старый пес, Тим. Саймон позеленел от зависти, когда узнал. Ведь так, Сай?

– Ничего подобного, – сказал Саймон.

– Она красива, она музыкальна, она не умеет готовить, и я обожаю ее, – весело продекламировал я, радуясь возможности превознести добродетели Эммы. – Еще она отзывчива и очень умна. Что вас еще интересует?

Дверь распахнулась, и в столовую ворвалась Петронелла с распущенными по ее халату русыми волосами и со взглядом голубых глаз, гневно устремленных на мать.

– Вы так шумите, что я не могу спать, – заявила она, топая ногой. – Вы делаете это нарочно!

Клер повела Петронеллу обратно в кровать. Анна-Грета задумчиво собирала тарелки.

– Саймон, у меня к тебе небольшой разговор, касающийся Конторы, – сказал я. – Мы не могли бы на четверть часа уединиться?

Саймон мыл, а я вытирал. На нем был голубой передник. Посудомоечной машины у них не было. Мы мыли, кажется, по несколько тарелок сразу.

– Так что ты хотел? – спросил Саймон.

Такого рода разговоры у нас были и прежде, в его скучном кабинете в Форин оффис, где больные уайт-холловские голуби разглядывали нас через грязные окна.

– Ко мне обратился некто, желающий получить кучу денег за некую информацию, – сказал я.

– А я думал, что ты в отставке.

– Я в отставке. Но это старое дело, которое вдруг всплыло вновь.

– Не стоит ворошить старые дела, они уладятся сами собой, – сказал Саймон. – Так что же он хочет тебе продать?

– Сведения о готовящемся вооруженном восстании на Северном Кавказе.

– Кто хочет восстать против кого? Спасибо, – сказал он, принимая от меня грязную кастрюлю. – Они восстают без передышки. Это их главное занятие.

– Ингуши против русских и осетин. С некоторой поддержкой со стороны чеченцев.

– Это они пытались сделать в девяносто втором и потерпели неудачу. У них нет оружия. Только то, что им удалось украсть или купить с черного входа. А осетины, спасибо Москве, вооружены до зубов. Еще и сейчас.

– А что, если ингушам удалось раздобыть себе приличное вооружение?

– Они не могут. Они раздроблены и пали духом, и, что бы они ни достали, у осетин этого будет больше. Оружие – это конек осетин. Вот на прошлой неделе к нам поступили сведения, что они скупают оставленное Красной Армией в Эстонии вооружение и с помощью русской разведки переправляют его сербам в Боснию.

– Мой источник настаивает, что на этот раз ингуши настроены серьезно.

– Вот как, он так говорит?

– Он утверждает, что их не удержать. У них новый вождь. Человек по имени Башир Хаджи.