Наша игра

По моим лодыжкам ползают змеи. Я стою с раскинутыми, как у распятого, руками, разматываю ленту пишущей машинки с ее бобины, протягиваю ее перед светом и сбрасываю на пол горкой у моих ног. Сначала я не могу понять ничего. Потом я понимаю, что передо мной опять письма Ларри, на этот раз в знакомом обличье ученого-террориста: 

Ваша статья «На Кавказе должны прислушаться к доводам разума» отвратительна. Самое грязное из содержащихся в ней оскорблений – это попытка оправдать многолетнее подавление гордых и стремящихся к независимости народов. На протяжении трехсот лет русские из царской, а потом и Советской России грабили, убивали и рассеивали по свету горцев Северного Кавказа, пытаясь уничтожить их культуру, религию и традиционный образ жизни. Когда конфискация имущества, обращение в рабство и в иную религию и намеренное создание разделяющих нации границ не достигали поставленных целей, русские угнетатели прибегали к тотальной депортации, к пыткам и к геноциду. Прояви Запад хоть малейший интерес к проблемам Кавказа в последние дни советского режима, вместо того чтобы с разинутым ртом слушать людей, преследующих свои корыстные интересы (ярким примером которых являются писаки вроде вас), и ужасных конфликтов, терзающих последнее время этот регион, можно было бы избежать. Равно как и тех, которые в скором будущем могут затронуть и нас. 

Л. Петтифер

Бортовой залп по еще одному противнику Ларри остался незавершенным:

…именно поэтому осетины сегодня являются платными палачами Москвы, какими они были при коммунистах и при царе. На юге, правда, осетины терпят притеснения от другого этнического чистильщика, грузин. Но на севере в их войне на истощение против ингушей, в которой им бесстыдно помогают прекрасно оснащенные регулярные русские части, они бесспорно побеждают…

Напечатано Эммой за три дня до того, как я едва не убил автора. Чем, без сомнения, заслужил бы благодарность его неназванного противника.

Моя дорогая,

Ларри в состоянии, когда у него не дрожат руки. Именно в нем написаны трактующие не иначе как вопросы мироздания его письма ко мне. Я успел возненавидеть этот цветастый самодовольный тон всесторонне развитого эгоиста.

Мне нужно кое-что тебе сказать сейчас, когда мы глубже вовлекаемся в это, поэтому смотри на это письмо как на знак разворота на перекрестке, дающий тебе последний шанс повернуть назад.

Так получилось, что я – ингуш, и мне нет нужды говорить тебе, что я на стороне тех народов, которые не имеют голоса в этом мире и которые не знают, как вести себя там, где бал правят журналисты… Право ингушей на выживание – это мое

право, и твое право, и право всякого доброго и свободного человека не склоняться перед злобными силами дезинформации, будь то коммуняки, капиталистические свиньи или тошнотворная партийная пропаганда тех, кто присваивает себе монополию на здравый смысл.

Так получилось, что я – ингуш, потому что мне нравится их любовь к свободе, потому что у них никогда не было ни феодализма, ни аристократии, ни крепостных, ни рабов, ни деления общества на высших и низших; потому что они любят леса и карабкаются по горам, потому что они поступают со своей жизнью так, как все мы, остальные, хотели бы поступить, вместо того чтобы заниматься всемирной безопасностью или выслушивать трюизмы на лекциях Петгифера.

Так получилось, что я – ингуш, потому что преступления, совершенные против ингушей и чеченцев, так очевидно чудовищны, что бесполезно искать большую несправедливость, совершенную против кого бы то ни было еще. Это было бы то же самое, что повернуться спиной к истекающему кровью на полу несчастному нищему…

Теперь я в ужасе. Но не за себя, а за Эмму. Мои внутренности свело, моя державшая письмо рука покрылась потом.