Наша Няша (СИ)

Когда вышли из такси, у дома их ожидал сюрприз. На лавке у подъезда сидел Лобачевский. Как обычно, в чёрных дорогих брюках и такой же рубахе. Поначалу — когда она только узнала о его существовании — Маняше это показалось позёрством. Подделкой под какой-то киношный образ. Но позже она поняла: ему просто нравится чёрный цвет. Другого на нём ни разу не видела. Ни летом, ни зимой.

Склонив голову набок, Лобачевский зеркалил чёрными очками на вытряхивавшееся из машины семейство. И не предпринимал попыток заговорить.

— Ма-аш, — затянула Василиса, едва машина отъехала. — Можно на качельке покачаться? Ну, пожа-алста.

В их новом дворе была оборудована неплохая детская площадка. И бабуля научилась посиживать рядом на лавочке — чего раньше сроду не делала.

Маняша предпочла бы сразу юркнуть в подъезд. Спастись за дверью квартиры от неминуемого выяснения отношений — для чего иначе он заявился? Но девчонки смотрели так умилительно — хитренькие сестрички-лисички — что она сдалась:

— Можно. Только недолго. Мне на работу надо вернуться.

— Мы чуть-чуточки, — пообещала Алиса.

И маленькие манипуляторши унеслись, дружно повизгивая и хихикая.

— Садись, — практически потребовал он, кивнув на лавку.

— А стоит? — попыталась увильнуть она, бросив туда сумку.

— Тебе по-прежнему нечего мне сказать? — иронично-вежливо осведомился Лобаческий.

Это он умел: сочетать несочетаемое. Что чаще всего и озадачивало в нём людей. Создавало ощущение его превосходства над другими.

— По-прежнему, — согласилась Маняша. — Но, теперь по иной причине.

— Вот как? — явно заинтересовался он. — Я могу о ней узнать?

— Зачем? — пыталась она сохранять невозмутимость, хотя досада так и подступала, поддавливая язык. — Какое теперь это имеет значение?

Грубить не хотелось. На этот раз вовсе не из желания держать марку — проклятое наследие предков. Хотелось пресечь любую попытку втянуть её в выяснения отношений. А что может быть проще: нагрубила, и этот гордец ушёл.

— Для меня имеет значение всё, связанное с женщиной, которая меня любит, — прямо и вовсе не самонадеянно ответил он. — Так что, садись. Поговорим.

Маняша присела, оставив между ними сумку. Собралась с духом и призналась:

— Любила.

Он моментально всё понял. И понял правильно:

— Кто-то заступил мне дорогу?

— Да, — обняв себя за внезапно озябшие плечи, выдохнула она.

— Зная тебя, это серьёзно, — что-то уж больно спокойно отреагировал он. — Я с ним знаком?

— Я… сама с ним не знакома, — вдруг призналась она.

И тут же поняла: так нужно. Честно и прямо. Только так этот человек сможет принять неизбежное и отвязаться от неё навсегда.

— Мэри, ты не могла влюбиться по переписке, — тоном вдумчивого аналитика начал Лобачевский. — Ты из тех, кто умеет читать по глазам. По лицам, по жестам. И должна их видеть. Где ты с ним познакомилась?

— В другом мире, — невольно улыбнулась она, вспомнив, как надувшийся Тур выехал на заднице из пасти скорпиона.

— Значит, — развернулся к ней всем телом Лобачевский, сдвинув очки на лоб, — Кудыкин втянул тебя в игру.

— Не втянул, а привёл, — воспротивилась Маняша его сомнительным формулировкам. — Я хотела устроиться на работу, он предложил вариант. Это было моё решение. Не смей на него клеветать. Меня что, так легко куда-то втянуть?

— Очень нелегко, — согласился он, прищурившись на дверь подъезда. — То есть, ты влюбилась в человека, которого совсем не знаешь. Общаясь только с его маской. Под которой может оказаться какое угодно дерьмо. И это ты. Умная девчонка и реально стоящая женщина.

— Это я, — согласилась с комплиментом Маняша. — И он стоит того, чтобы попытаться стать его женщиной. Надеюсь, ты не решишь, будто я заразилась мстительностью?

— Куда тебе, — усмехнулся Лобачевский. — Кто угодно, только не ты. Ну-ка, пойдём, — поднялся он с лавки и протянул ей руку.

— Куда? — машинально встала она.

— Кое-что проясним.

Они вошли в подъезд. Где она тотчас оказалась притиснутой к стене. Мужчина, из-за которого умирала и воскресала тысячи раз, придавил своим упругим тяжёлым телом. Обжёг запрокинувшееся лицо резким выдохом. Поцеловал. От такого же точно поцелуя её душу тогда, в первый раз разнесло в клочья. От воли осталась струйка дыма. Маняша была готова на всё.

Он тогда не пошёл до конца. Не тронул её. И после ухаживал сдержанно, внимательно впитывая все посылаемые ею сигналы. Даже деликатно, что сразило окончательно.

Как позже выяснилось, все свои мужские потребности Лобачевский переносил на других женщин. Случайные подружки отдавали ему то, чего от Маняши её тиран и не требовал. Словно оберегая для чего-то более важного. Но это дошло до неё много позже. А теперь уже потеряло всякий смысл.

Поцелуй лишь в первое мгновенье привычно придушил затрепетавшую забившуюся где-то глубоко волю. Порывистое желание обнять его, прижаться, угасло вместе с этой дрожью, проваливаясь в небытие.

Он заглянул Маняше в глаза. Оттолкнулся руками от стены. Отпрянул, резко развернувшись к ней спиной. Взлохматил волосы и задумчиво процедил:

— Чужая женщина мне точно не нужна. А ты сейчас чужая.

Он медленно обернулся и выдал совсем уж странное: