Наше дело правое

Во всех Храмах тогда трезвонили во все колокола — мол, конец света настал за грехи наши, раз нашествие демонов началось и вековечное Зло явилось по наши души… Вранье все это. И грехов никаких не было, и не демоны на нас напали, и Злом они не были, тем более вековечным, и души наши им были без надобности. Вояки как вояки — и не души им были нужны, а земля… в общем, все, как у людей. С той только разницей, что людьми они не были. Вампирами, оборотнями, колдунами… чудовища как чудовища, если вдуматься. Ничего особенного. Никак уж не демоны. И совсем не бессмертные или там неуязвимые. И убить их можно, и в плен взять можно — да зачем далеко за примером ходить, если один из таких пленников был моим дедом! Пленные в нашем мире как раз неплохо приживаются — это их мир для нас чистая отрава. Мы не можем дышать этим воздухом, пить эту воду, ходить под этим солнцем — мы гибнем там, теряя человеческое обличье, гибнем в страшных мучениях. И потому война не закончена. И не будет закончена, пока не будет найден способ закрыть границу не частично, а полностью. Чтобы захватчик прекратил свои попытки раз и навсегда, война должна быть закончена на его территории. А вот этого мы как раз сделать и не можем. Никто из нас и суток не проживет в мире, откуда пришли эти создания. Мы не можем закончить войну — мы можем только защищать границу всякий раз, как она открывается и иной мир выплескивает на нас новую волну чудовищ.

И потому нам в нашем форте нет надобности ждать нападения из Орхессы. А пограничники Орхессы не ждут нападения с нашей стороны. Тем более — предательского. Еще совсем немного крови, еще хоть одно предательство — и граница истончится в прах, рухнет, и ни у кого не будет защиты от тех, кто приплыл по кровавой реке. Наверное, это самая мирная граница на свете. Потому что пограничники с обеих сторон ждут вовсе не нападения соседей. Они ждут, что небо вспучится темно-багровым пламенем посреди окоема, а потом оно разомкнется, и за ним будет не поле алых одуванчиков, не форт соседей по границе, не солнце и облака — за ним будет иное солнце и иное небо, из него дохнет совсем иной ветер, и из этого разрыва в небесах шагнут те, от кого мы и охраняем эту границу.

Ожидание… даже к нему привыкаешь. Даже и к тому, что не у всех оно сбывается. Кто-то весь свой срок на границе отслужит, а при нем ни разу врата из иного мира не откроются. Так и уйдет в отставку, не зная, впустую ли он дал Границе исковеркать свое тело и жизнь, или все же хоть какая от него польза была. А кто-то за время своей службы не раз и не два вскакивал по боевой тревоге, когда небо размыкалось в иное пространство.

Ко всему можно привыкнуть. Даже и к тому, что делает с тобой Граница. Это новички, отслужившие свой первый месяц, пыжатся — мол, да я, да мы, да слава и почет героям Границы. Все правильно: и слава, и почет, и герои… И только потом в первые же четыре отпускных месяца начинает до новобранцев доходить, почем слава и за что почет… Потом — когда эти юноши и девушки просыпаются с колотящимся сердцем, просыпаются по ночам оттого, что в их теле пробуждается нечто прежде неведомое… властное, непокорное, неумолимое, творящее их плоть заново, не спросясь… Просыпаются оттого, что их переделывают — и не извне, а изнутри. Их собственное тело переделывает их в нечто иное… переделывает — и мир вокруг них тоже становится иным, не таким, как прежде, потому что это новое тело и видит его по-другому… и сам ты другой, и мир твой другой, вроде и тот же самый, а все равно другой, на вкус, на цвет, на ощупь, на звук, на запах — другой, другой, другой!!! Зелена трава, да не по-прежнему, светит солнце, да по-иному…

Далле

Забавно, как мы все по-другому и выглядим, и даже одеваемся, когда отправляемся в Пограничный форт. Когда мы поодиночке подходим к Приворотному Залу, это вроде и не так заметно, но когда мы собираемся в нем вместе, это просто бросается в глаза. И ведь не всякий со стороны скажет, в чем именно заключается странность… Хотя, что она есть, заметит каждый.

Так не одеваются для повседневной жизни. Так не одеваются, собираясь на войну. Так не обряжают перед смертью. А ведь Граница — это и жизнь, и война, и смерть, и многое другое.

Одежда у нас у всех темная, немарких цветов, подходящая, чтобы затаиться в тени, — черная, буро-зеленая, темно-коричневая. Никак уж не яркий мундир — чтобы враг видел издалека и боялся облекающей тебя яростной радости алого, синего, желтого. Но и на полевую форму непохоже, потому что кто же станет украшать ее всякими хитрыми тонкими узорами! А наша темная, неброская на первый взгляд одежда сплошь изукрашена вышивками, мережками, прорезным шитьем — словно мы собираемся на какой-то праздник… только это тайный праздник, о котором непричастные не знают ничего, и потому наши красиво изукрашенные наряды так неброски. Праздник тайный и долгожданный, как первое касание руки любимого.