Наше неушедшее время

Нет слов таких, чтоб ими рассказать,Как мы скорбим по Вас, товарищ Сталин![39]

Ольга Берггольц:

Обливается сердце кровью…Наш родимый, наш дорогой!

Обхватив твое изголовье,Плачет Родина над Тобой[40].

А ведь Ольга Берггольц сидела в Тридцать Седьмом, Твардовский – сын раскулаченного, Симонов – дворянский отпрыск.

Для того, чтобы даже у таких людей, как Симонов, Твардовский и Берггольц, открылись глаза, потребовались годы. Они жили в те годы, когда Академия наук СССР приветствовала Сталина так: «Вам, величайшему мыслителю нашего времени и корифею передовой науки, пламенный привет»[41]. В то время для миллионов и миллионов людей Сталин был, как сказал Окуджава:

…никакой не мучитель,

А просто наш вождь и учитель[42].

Лишь через много лет Симонов написал: «Это время, наверное, если быть честным, нельзя простить не только Сталину, но и никому, в том числе и самому себе». За что? «Плохо было уже то, что ты к этому привык»[43].

Да, многим и многим предстояло еще долго и трудно снимать пелену со своих глаз – вплоть до 1956-го, до разоблачений деятельности Сталина.

Но так ли уж мало было и тех, кто и раньше жил с открытыми глазами? Такие люди были. Мы до сих пор знаем о них намного меньше, чем они заслуживают.

Тем, кто собирался на нашей кухне, не нужно было дожидаться, пока откроются их глаза. Они понимали. Почему? Они происходили из старой петербургской интеллигенции, о которой говорили тогда: «из бывших». Жили под угрозой постоянных преследований, и их это многому научило.

Люди, среди которых я рос, были уверены в поражении Гитлера. Но – какую же ужасную цену заплатит за это наш народ!

И хотели надеяться, что после войны власть будет врать нам голосом Сталина и голосами других хотя бы поменьше.

В госпитале

После эвакуации из Ленинграда мы с мамой в конце 1943-го оказались в Москве. Мне портила жизнь болезнь левого бока: частые сильные приступы боли. В июне 1944 года я оказался в госпитале на Пироговке. Лежал там почти месяц: разрезали бок, оказалась врожденная болезнь почки, обострившаяся во время ленинградской блокады.

На всю жизнь остались впечатления от встреч с ранеными офицерами и солдатами. И той общей смены настроения, которая наступила после открытия Второго фронта – высадки англо-американских войск в Нормандии 6 июня.

Хорошо помню общее настроение до этого. Говорили о западных союзниках без симпатии: «начерчилли-начерчилли, а рузвельтатов-то и нет». Свершившееся наконец открытие Второго фронта и вести о боях в Нормандии стали началом того настроения, которое потом вылилось у молодежи в песнях и уже с симпатией к союзникам.

Об англичанах – начиналась так:

На эсминце капитан Джеймс Кеннеди,Гордость флота англичан Джеймс Кеннеди.

А конец:

И британский офицер Джеймс Кеннеди