Наше общество и наша изящная литература

На Кавказе до сих пор продолжаются военные действия; весь юго-восток наш населён разноплеменными народами, которые живут своей жизнью и отделяют, так сказать, ещё много свежей поэзии[1]

в мире артистов какое разнообразие физиономий! Самый литературный мир; какими личностями он не наполнен! (Разве тоже всё отрицательными, такими, как вы сами, г.г. новейшие беллетристы?) А семейная жизнь со всеми благородными сторонами своими? А свет и роскошь? А театр, природа, невинные верования и привлекательные предрассудки, с одной стороны, беспощадная наука и бешеное отрицание, с другой? Одни ежедневные превращения личностей в высшей степени любопытны и вовсе неотрицательны… Во всём этом так и слышатся со всех сторон жизнь, боль, радости, надежды, отчаяние … и всё достаточно уже проникнуто человечностью, чтобы иметь право на художественную положительность. Добролюбов называл Пушкина недостаточно гуманным поэтом; он не мог ему сделать лучшего комплимента; для поэта он достаточно гуманен; среда очень грубая и жестокая не вдохновит поэта – но гуманность не может и не должна поглощать в нём все другие чувства, даже и те, которые не так-то легко примирить с нею. Для положительных

картин достаточно и такого количества гуманности, которое теперь есть налицо; если же мы будем ждать чего-то очень высокого, в будущем, для того чтобы решиться заговорить иначе, мы разыграем в лицах басню: «Собака и её тень». И все прекрасные, замечательные явления нашего времени, все возможности его пропадут без следа, а что будет после – неизвестно! Повторяем, тот, кто хочет ощущать что-нибудь непрезрительное и видеть что-нибудь почтенное

, или блестящее и сильное, должен обращаться или к самой жизни, или к разным сведениям и известиям журналов и газет, а не к повестям и романам новейшей школы. Нынче у нас праздничный, идиллический и трагический элемент выпал (сравнительно) на долю действительности, а будничный, комический – на долю изящной словесности.

III

Мне скажут, что я обязан представить ещё факты. Но это довольно трудно сделать. Литературные факты всем доступны; если же, в противоположность к ним, я буду представлять жизненные факты, то могут в одних усомниться, другие признать не заслуживающими положительного взгляда. Относительно последнего пункта, я скажу, что положительного взгляда удостаиваться могут люди, не только вовсе безукоризненные, но и очень порочные, если только они сильны или блестящи. От этого очень похвального, но невыгодного для искусства стремления к нравственному (в этом слове разумеется и гражданская нравственность), произошло, например, то, что Базарова иные молодые люди считают карикатурой, потому что не находят в нём тех тёплых сторон, того истинного энтузиазма к добру, которые они справедливо ощущают в себе; между тем, в провинции люди умные и очень развитые, но лишённые столичного умения читать между строчками, находят его лицом хотя и жёстким, но в высшей степени трагическим, сильным и блестящим, и не могут понять, где эта ненависть к молодёжи, в которой обвиняют автора! Мы полагаем, что провинциалы правее в этом случае. Какое дело до внутреннего побуждения автора, когда мы его верно знать не можем и когда само явление (т. е. Базаров) пускает множество толкований… Г. Тургенев положительно отнёсся к Базарову, и вот почему: он чисто отрицательно отнёсся только к Кукшиной и Ситникову: все другие лица более или менее положительны (и, встретясь в жизни с Николаем Петровичем, Павлом Петровичем, Одинцовой, Феничкой, стариками Базаровыми, мы не считали бы их ничтожными); и, однако, все эти лица, очерченные если не с теплотой, то с уважением, бледнеют, как бледнели бы они в действительности, перед умом, энергией, самобытностью, сухой страстностью Базарова. Не только в искусстве, но и в самой жизни, вопрос о достоинстве лица не могут решать исключительно ни современность и отсталость, ни последовательность и её контраст, ни гуманность и жестокость, ни ум, ни образование, ни народность… Лица рисуются прекрасно или плохо, смотря по сумме своих свойств, или, лучше сказать, смотря по тому среднему выводу, который делает душа наша при взгляде на личность, не спросясь ни у логики наших политических взглядов, ни у нравственности. Тот же самый Базаров, например, гораздо непоследовательнее (одно из самых обыкновенных обвинений нашего времени) Молотова. Базаров принял вызов Кирсанова; несвоевременно, неконсеквентно, нелогично, нерационально; но, право, в такой непоследовательности он гораздо изящнее и достойнее Молотова, который говорит: «не буду драться: в часть потащу, если очень пристанет!» Вот истинно современный взгляд! Вместо отважного фатализма – пуля, логика суда! Полезно, но некрасиво!