Наше падение

— Конечно. Обязательно, когда скажешь. Когда? — «Глупо, да, замолчи ты, наконец», и вместе с тем, воспарив внутри себя: «Она позвонила!» Конец затяжной агонии. Но где-то внутри него прогремел предупреждающий сигнал. Ее голос показался уж слишком мягким и приглушенным. И еще она была настолько подавлена, что не могла ни пошутить, ни сострить. Он хотел спросить ее о тысяче вещей.

— Прямо сейчас. Можешь приехать прямо сейчас?

— Я буду прежде, чем ты об этом узнаешь, — сказал он.

— Хорошо, — ответила она, повесила трубку и исчезла. Ее голос еще долго продолжал эхом повторяться у него в ухе. Где-то еще минуту он неподвижно стоял у телефона.

Он как никогда спешил увидеть ее лицо, но когда это произошло, то по глазам ее понял, что она все уже о нем знает и любить его больше не сможет. В ее глазах была полная осведомленность. Взгляд был плоским и полным удивления. Ее черты были будто изваяны из гранита, само лицо напоминало каменную глыбу. Он никогда не думал, что она может смотреть на него такими глазами — отдаленно и холодно, будто откуда-то издалека, даже если он был всего лишь в нескольких футах от нее.

«Она знает», — подумал он. — «Обо мне и о доме».

— Заходи, — сказала она, сделав шаг в сторону.

— Что случилось? — спросил он. — С тобой все хорошо? — его слова были пусты и не несли ни малейшего смысла, просто нужно было что-то говорить. И его убило то, что она была прекрасной даже в своем холоде к нему и равнодушии.

— Заходи, Бадди, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты вошел, — в ее голосе зазвучали командные нотки.

Подчиняясь команде, он вошел внутрь и на момент испугался, оказавшись в прихожей, где они терзали Керен. Он быстро взглянул в глаза Джейн, не желая увидеть дверь, ведущую а подвал на лестницу, по которой скатилась ее сестра, и не хотел видеть лестницу, на которой он тогда стоял с бутылкой водки. Он не хотел даже думать о комнате наверху.

— Я знаю, почему ты ни разу не захотел войти в дом, — холодно сказала она. — В мой дом.

Бадди не ответил. Он продолжал молчать. Механика его тела не работала.

— Из-за того, что ты тут сделал.

Это был удар ее осведомленности, будто внутри него гигантская колотушка ударила в гонг, и вибрации эхом пробежали по всему его телу. В один невозможный момент он ослеп, в глазах почернело, затем он снова начал видеть ее лицо и глаза, которые его сверлили насквозь.

— Я не понимал… — начал он, и остановился, поняв, что ему нечего ей объяснить, что произошло или почему. Он не смог найти объяснение даже для себя самого.

— Ты все крушил у меня в доме, — сказала она. — И мою комнату также? Изрезал мне постель? Наблевал на ковер? Сцал на стены?

Это слово шокировало его. Она никогда не ругалась. Одно лишь слово «сцал» пленило его до смерти. Он знал, что рано или поздно она это скажет. У нее в сознании он был связан с мочой на стенах.

— Только подумать, я его любила, — продолжала она. И теперь ее голос налился печальной надеждой, которую он попытался с ней разделить. Может, это был шанс? — Только подумать, я позволяла тебе себя целовать и прикасаться к себе…

Ее руки обессилено болтались по сторонам, а затем она схватила себя за плечи.

— Джейн… — начал он, и это было все, что он смог сказать. Он не раз видел людей, в конфузных ситуациях теряющих дар речи, и в точности знал, что это означает. Ему нужно было сказать слишком много — в свою защиту, даже когда он был беззащитным, не мог говорить, не мог подобрать слова и даже если находил их, то не знал, как это выразить и с чего начать.

— Меня от тебя тошнит, — сказала она, вздрогнув, будто ярость одних лишь ее слов на самом деле вызывала в ней тошноту. — Я не хочу тебя больше видеть. Мне захотелось, чтобы ты вошел сюда лишь один раз. А теперь — вон отсюда. Вон из моего дома. Вон из моей жизни…

Сломался ли у нее голос, или это было ее последнее слово?

Он не знал. Все, что он знал, так это то, что он сказал: «Джейн…», и не был в точности уверен, что смог бы что-нибудь произнести затем, и что попытался что-нибудь сказать. А в последствии и не мог вспомнить об этом. Он лишь помнил ярость на ее бледном лице, глаза, которые сверкали, но в них были не огоньки, а отблески льда. Он лишь помнил, как стоял молча, будто его огрели оглоблей по голове, а затем он развернулся и чуть ли не побежал к двери, которая так и не была закрыта после его прихода. Он отвернулся от той, которую любил до отчаяния и боли, и убегал прочь, убегал по дорожке, ведущей от ее крыльца, к машине, понимая, что он был виноват во всем, что она говорила, и что он был один из них, один из тех негодяев, которые не были достойны ничего, даже жизни.

Она только вернулась из больницы от Керен, как позвонил Гарри Фловерс.