Наше время такое...

Внешне сюжет кажется даже банальным. В литературе уже были ситуации, когда женщина, не дождавшись мужа с войны, выходила замуж за другого, а потом возвращался муж и разыгрывалась семейная трагедия. Но в том-то и дело, что похожие ситуации всякий раз становятся непохожими, когда действуют новые характеры. Поэт пишет о впечатлениях детства, но высвеченного поздним опытом, который позволил ему сказать печальную истину:

Есть у войны всегда начало, Но нет конца!

Кстати, о поздней высвеченности в теме о детстве. Я знаю несколько неудач, объяснимых лишь тем, что авторы старались слишком буквально, опуская свой поздний опыт и зоркость, вернуться к своему детству. Недавно я получил поэму тоже о военном детстве, в начале которой автор, уже имеющий книгу стихов, говорит:

Поэма, как пламя жгучее,В котором и смерть и жизнь. Свободный, счастливый, могучий Приходит ко мне реализм.

Нет, Устинов подобными декларациями не стал хоронить своего детства с первой строки, а попытался развязать тот узел, который война завязала на судьбе тети Даши, приютившей его, сироту, в трудное голодное время. Из того же материнского, по существу, сострадания тетя Даша удержала около себя и Гурьяна, вернувшегося с войны на пепелище. У него тоже не было ни дома, ни семьи, а муж тети Даши, если бы ему вернуться, уже вернулся бы, но его не было. Так сошлись две судьбы, две неудачи и сложили счастье. Поэт тонко замечает, что Гурьян в своем счастье стал скуповат на деньги, зато щедр к своей поздней любви.

Он не купил, Не пил. Сберкнижки, Однако, тоже не имел. Он все излишки и нелишки, И серебро, И просто медь На тетю Дашу страстно тратил. Ей покупал то шаль,

То платье. И тетя Даша расцвела. Она в те дни такой красивой, Такой размашисто счастливой, Такою щедрою была!

Но тут появляется прежний муж тети Даши — Яшка — в компании двух пьяных мордачей, отсидевших в тюрьме срок за хулиганство. Встреча Гурьяна и Яшки выписана поэтом суровыми и человечными красками. Дело дошло до топора...

Но в этот миг, — до этих пор Стоявшая спиною к схватке,

Склонившаяся над кроваткой, — она Вдруг повернулась к нам. Взглянула, тихая, прямая: — Ты, Яша, зря так...Понимаю... Но только — в чем моя вина?

Перед ее достоинством и нравственной чистотой Яшка оказывается бессильным. И вот тут у меня как читателя появляется претензия к автору, не вполне использовавшему возможности ситуации в раскрытии характера Яшки, убежавшего от Даши, избившего своих пьяных дружков; и прочее. Эти возможности были заложены в перепалке между Яшкой и Гурьяном по поводу медалей последнего.

— А может, я не только драпал! Не только вшей на нарах бил! Я, может, русское-то поле поболе, дядя, кровью полил. И не медали — ордена должна мне выписать страна...

После такого заявления Яшки и надо бы поэту, как говорил Достоевский, поднять указующий перст и сказать о Яшке что-то более определенное. Остается все тот же вопрос: кто Яшка? Герой, невинно пострадавший за матку-правду, или трус, получивший в свое время по заслугам? Судьба Яшки для нас не менее интересна, чем Гурьяна с его поздним счастьем.

Драматическая поэма Ильдара Юзеева посвящена героической личности — татарскому поэту Мусе Джалилю, погибшему в Моабитской тюрьме, написавшему перед казнью прекрасные стихи о жизни и борьбе. О нем уже много написано, но то, что сделал Юзеев, по-своему талантливо и оригинально. Своей поэме-легенде он предпослал чисто информационные строчки: «В ночь перед смертной казнью Муса Джалиль читал «Фауста» Гете». В этой информации — обязательство поэта решать свою поэму в большом историческом и философском плане. И скажу заранее, свое обязательство молодой поэт выполнил.

Та же коротенькая информация о «Фаусте» дала поэту возможность по призыву диктатора вывести на сцену Мефистофеля. Казалось бы, книжный герой мог увести поэта и его героя из плана реального в философские абстракции, но этого не случилось. Наоборот, реальность картин с появлением Мефистофеля приобрела особенную остроту, историческую отчетливость. Поэт поступил оправданно дерзко.