Нашей юности полет

О моей роли. Не думайте, что мне силой навязали мое выступление и подсказали его форму. Я и без подсказок кипел возмущением по поводу состояния стройки. Я сам рвался в бой, как и многие другие молодые специалисты. А слово «вредительство» было у всех на уме и у многих на устах. Не думайте, что я рассчитывал на карьеру. Я никогда не был карьеристом. Я презираю карьеристов. Большинство «командиров» сталинского периода, которых я знал, не были карьеристами. Тут совсем другое. Тут была озабоченность интересами дела. Я был частичкой армии, штурмующей крепость. Я был во власти массовой психологии того периода. А главное — я вовсе не воспринимал мое выдвижение как карьеру. Я знал, что работать теперь мне придется вдвое больше, спать вдвое меньше, а степень риска быть арестованным увеличивалась минимум в десять раз. Я не мог отказаться от этой роли. Если бы я отказался, меня просто уничтожили бы. Это верно. Но дело не в этом. Я не хотел отказываться. Для меня просто не было проблемой, соглашаться или нет. Я, как командир в сражении, выполнял приказ. И даже не приказ, а нечто более глубокое и серьезное: роль в великой трагедии жизни. Если бы я точно знал, что через неделю меня тоже расстреляют как врага народа, я все равно сыграл бы свою роль. И формулировка «враг народа» меня нисколько не возмутила бы. Это не есть покорность судьбе. Это, повторяю, предусмотрено правилами игры в историческую трагедию. Теперь уже невозможно понять, почему мы поступили так, а не иначе, ибо исчезли все условия той трагедии. Теперь наше поведение можно рассматривать в терминах морали и права, вырвав его из его исторических условий.

Теперь можно поставить под сомнение фундаментальную аксиому нашего поведения «Взять крепость во что бы то ни стало!». Крепость, как оказалось, можно было и не брать. Но легко махать кулаками после драки. Легко быть умным стратегом после сражения. А вы перенеситесь в ту эпоху, в те условия, в те человеческие отношения, в те цели и замыслы! Вы сейчас не способны решать более примитивные современные задачки и делать более примитивные предсказания насчет будущего, а учите уму-разуму великий исторический процесс, в котором все было ново, все было эксперимент, все было открытие!!

Сталинский стиль руководства

— Великая Стройка, — говорит Сталинист, — есть великое сражение. Тут есть штаб, есть командиры, есть штурм, есть погибшие… Район Н — это прежде всего и главным образом — Великая Стройка. Все остальное — для нее. И вот я во главе ее. Тут же поздно вечером я вызвал к себе исполняющего обязанности начальника, так как начальник был уже арестован.

— В чем загвоздка? — спросил я, даже не поздоровавшись с ним.

— Лес, бетон, потом все остальное, — сказал он, стоя передо мною навытяжку. Пожилой человек, опытный специалист, старый коммунист… Он дрожал передо мною, безусым мальчишкой, готовый ко всему и на все, ибо теперь я олицетворял для него волю, мощь и суд истории.

Я приказал вызвать ко мне человека, ответственного теперь за лес. Ждать не пришлось — все командиры стройки уже были собраны в райкоме партии. Вошел «Лес». Я с места в карьер попробовал применить магическую формулу, с которой был сам направлен сюда: либо немедленно достаешь лес, либо кладешь партийный билет. «Лес» усмехнулся, пододвинул стул к моему столу, сел, скрутил самокрутку.

— Партийный билет я положить не могу, — сказал он спокойно, поскольку такового у меня уже нет. Уже положил. Более того, я уже имею «вышку», и согласно газетным сообщениям приговор уже приведен в исполнение. Так что меня уже нет. Что касается леса… Лес есть. И его нет. Лес будет завтра же, если… вот это «если»… — Он положил передо мною измятый лист бумаги, на котором химическим карандашом были написаны каракули — условия получения леса для Великой Стройки.

Я читал эти условия и диву давался. Взятки, жульнические махинации, спекуляции, очковтирательство…

— Ты это серьезно? — спросил я, подавленный.

— Вполне, — спокойно сказал он.

— Но мы ведь коммунисты! — воскликнул я.

— Мы тут все коммунисты, — тихо сказал он.

— Зачем, например, начальнику милиции десять вагонов леса? — спросил я.

— Он поставлен в такие же условия, что и ты, — сказал собеседник. Ему эти вагоны надо отдать немедленно. Остальное — завтра, послезавтра. И лес будет.

Я тут же попросил соединить меня с начальником милиции. Сказал ему, что может забрать лес хоть сейчас. Он сказал, что я — парень с головой, назвал меня «хозяином» и пригласил в гости, пообещав накормить и напоить по-царски.

— Что происходит, — сказал я, положив телефонную трубку. — И это коммунисты?!