Нашествие хазар (в 2х книгах)

- Аристарх сказал, что в Херсонес, к митрополиту. По делам. Он, оказывается, крестил её. И сынишку тоже.

- Аристарх… Это не тот ли, которого я хотел оглоблей угостить? - спросил Дубыня.

- Кажется, тот…

- А Фоку видел? Того, сволочного… Помнишь, у кумирни Белбога?

- Как не помнить… Сопровождает хозяйку. А хозяин-тиун доставил Аристею в Херсонес и вернулся. Уехал со своими обормотами осеннюю дань с поселян взимать…

- Мы только что видели, Доброслав, как они эту дань взимают…

- Ладно, поехали… Бук! - позвал Доброслав пса. - Не проголодался ещё?

Бук посмотрел на хозяина умными глазами, сел на задние лапы и сглотнул слюну.

- Проголодался, значит… Сейчас отъедем от селения и поедим.

- Я бы тоже не прочь ухватить зубами кусок поросятины, Клуд.

Всхрапнули лошади, омуток на реке остался позади, и цветы луговые тоже… Сейчас они голыми стебельками стояли сиротливо, а весной кучно цвели и почему-то пахли мёдом…

«Доброслав, просила же тебя Настя полюбить её, а ты, дурачок, лишь удивился её словам… Думал, что полонила Мерцана, ай нет!…» И взыграла душа у молодого удальца: «Боги, что я печалуюсь?! Мы же едем в город, где сейчас она - одна с сыном… Постой-постой, так она - жена ти-и-у-на… А ты губы развесил. Ну и что?! Просила же любить… А может, это всего-навсего прихоть богатой бездельницы?…»

Ехали тихо, Доброслав думу-думал, потом выскочили на пригорок, поросший кизилом, и тут разложили свою нехитрую снедь.

После насыщения желудка хотел себе волю дать Доброслав и рассказать о своих чувствах, которые как ручейки весенние журчали, журчали, пробиваясь сквозь снег, и вот, блестя на солнце, зазвенели споро и побежали сливаться, но, глядя на беззаботно играющего с Буком Дубыню, не то чтобы раздумал, а со страхом вдруг вообразил: как мог это сделать?… Нет, он даже и матери с отцом, когда душа его встретит их в воздушной синеве, в раскатах грома и сиянии молний, ничего не скажет о своей любви к замужней жене, и к тому же христианке…

В густых зарослях кизила заночевали, а на рассвете, с пробуждением первых птах, когда Ярило ещё прятал под землёй свои золотоносные руки, тронулись на Херсонес. Дубыня попросил переплыть Альму подал её паромной переправы, подалее от родного селения…

- А может, заедем? Ещё раз навестишь свой дом. Потом вряд ли тебе придётся когда-нибудь здесь быть…

- Нет, не надо, Доброслав. Смиренно живут они, пусть и живут. А младшенькую сестричку увижу - сам помешаюсь. Вспоминаю её судьбу, и сердце разрывается, Клуд… Кровью исходит!

- Успокойся, брат… Вдарим галопом!

Вдарили. Встречный студёный ветер очень кстати пришёлся обоим: одному во утоление любовных страстей, другому душевных страданий.

Вознесясь на каменную кручу, с которой хорошо просматривался Херсонес, увидели дым, валивший из того места, где находились стекольные мастерские. Серый, густой, он переходил в аспидный, и ветер относил его к морю, к Песчаной бухте, в ту сторону, где стояли базилики; и сейчас колонны их, всегда ослепительно белые, как первый выпавший в горах снег, были окутаны этим дымом.

- Что это? - тревожно спросил Дубыня.

- Не видишь, горит…

- Смотри, вон и ещё. - Чернобородый показал туда, где располагался рынок со множеством купеческих лавок и с термами для заезжего люда.

- Поехали, скоро всё узнаем. - Клуд тронул коня.

Во входную калитку возле башни Зенона их не пропустили, хотя стражники знали Доброслава не только в лицо, но и по имени.

- Пускать в город сегодня не велено, - повторял их начальник, вислоусый, широкоскулый, и в железном панцире, а не в кожаном, как обычно.

Попробовали подкупить, не вышло.

- Приезжай завтра, Клуд, пропущу… Сегодня - не велено, у меня пройдёшь, на выходе из ворот на главную улицу не пустят.

- Скажи тогда, Хрисанф, отчего пожары в городе, что случилось?

- Чернь громит лавки агарян, а самих их избивает и вешает… Вся наша гарнизонная служба там, брошена на усмирение.

- Чем же они так, бедные агаряне, провинились?… - допытывался Доброслав, рискуя схлопотать по шее плашмя акинаком.

Но начальник стражников, получив серебряный милиариссий, оставался терпеливым.

- Ишь, пожалел… - грубо сказал он. - Почему же бедные? Они-то как раз богатые, потому что с нашего брата за свои товары дерут втридорога.

Явно говорил с чужих слов. При этом начальник выразительно посмотрел на тоболы, что были приторочены к сёдлам.

- Хрисанф, брось важничать, - напрямую заговорил с ним Клуд, - отойдём в сторонку, сядем вон в тех кустиках, пообедаем, мёд выпьем; мы с дороги - проголодались, да и ты, наверное, не откажешься…

- Нельзя, служба…

- Ты же начальник, Хрисанф, служба - она всё больше для простых велитов. А потом, что за служба - стоять у запертых дверей?…

- Но, но! - возвысил голос стражник. - Поговори тут!

- Ладно… А ну, Дубыня, развязывай тоболу. Идём, дружище Хрисанф. Идём.

Начальник сдался. Сели недалеко от пузатой башни Зенона, и вскоре Хрисанф ваял в руки баклагу.