Наши нравы

— Разумеется. Она приедет ко мне после ролов. А я к вам с просьбой…

— Ко мне? — усмехнулся старик. — Ты ведь знаешь, что я теперь никаких просьб исполнять не могу. Если хочешь, чтобы ее не исполнили, заставь меня просить кого-нибудь.

— Это дело зависит лично от вас…

Борис обстоятельно и подробно стал объяснять отцу в чем дело и в чем его превосходительство может быть полезен.

Сергей Александрович слушал сына, потупив глаза и тихо постукивая по столу длинными, тонкими пальцами.

Если бы Борис обратил в эту минуту внимание на старика, то увидал бы, какое страдальческое выражение явилось на лице, как судорожно двигались его пальцы и как его седая красивая голова склонялась все ниже и ниже…

Смертельная тоска охватила душу Сергея Александровича. Этого еще недоставало. Два дня тому назад он был потрясен жестоким неожиданным ударом, узнавши о поведении жены, и вот теперь опять новый удар, правда не столь жестокий, но все-таки удар.

Его первенец, когда-то надежда отца, осмеливается просить старика сделать подлость. Он очень хорошо знает Савву, читал его записку и находил, что отдавать дорогу, на предложенных им условиях, Савве нельзя без явного вреда государству. Он решил подать в совете голос против и давно говорил об этом Борису.

А он все-таки просит и просит таким тоном, будто говорит о самом обыкновенном деле, будто государственные интересы ничего не значат…

И кто же так говорит? Его сын, заметный административный деятель и, быть может, будущий страж государственных интересов… «Куда мы идем… Куда мы идем?» — проносились печальные мысли в голове его превосходительства. Он начал с того, что женился на деньгах, и кончает тем, что просит отца сделать подлость…

Но всего ужаснее то, что Борис как будто даже и не понимал значения своей просьбы…

Совсем нахмурился старик, и прошла уж целая минута, как Борис, кончил, а его превосходительство не поднимал головы и не проронил слова.

Борис насмешливо посматривал на отца.

«Опять, верно, старик начнет по этому поводу о реабилитации дворянства. Совсем фатер выживает из ума!»

Когда Кривский поднял голову и взглянул пристальным, строгим взглядом на сына, то лицо старика было сурово. Борис понял, что старик недоволен.

— Ты, Борис, читал записку твоего тестя? — ядовито подчеркнул Сергей Александрович на словах: «Твоего тестя».

— Читал.

— И находишь, что можно подать голос за его предложение?

— Отчего ж?.. По-моему, предложение Леонтьева не лучше и не хуже тысячи подобных же предложений, которые, как вам известно, проходили…

— Или ты, Борис, не читал записки внимательно, или ты… ты недостаточно ее понял!.. — с дрожью в голосе проговорил старик. — Подать голос за Леонтьева — это значит продать Россию, а я… я, сын мой, пока в этом неповинен и на старости лет продать бедную Россию не намерен… Его условия — дневной грабеж!..

— Сидорова условия не лучше…

— Знаю, что не лучше… И я буду настаивать, чтобы оба предложения были отвергнуты.

— Тогда никогда не найдут строителя!.. — улыбнулся Борис. — Все предложат подобные же условия, так как вы очень хорошо знаете, что значит у нас хлопотать о деле… К сожалению, люди не бессребреники и требовать каких-то идеальных условий — значит никогда не иметь дорог…

Борис умолк, Кривский медленно покачал головой.

— Я вижу, Борис, и, признаюсь, с сожалением, что мы совсем расходимся во взглядах… Я, конечно, отсталый человек… Я, — усмехнулся его превосходительство, — исключительно смотрю на вещи и, как ты изволишь выражаться, не понимаю духа времени… Но оставь, прошу тебя, умереть мне с моими отсталыми взглядами… Каковы бы они ни были, но я останусь при них… Вы как-то слишком уж, любезный друг, быстро шагаете… за вами нам не угоняться…

Он помолчал и продолжал:

— И мы в свое время вступали в компромиссы — не спорю, но, во всяком случае, не делали того, на что нынче смотрят так легко… Я подам голос против! — резко добавил старик.

Борис кусал от злости губы.

— Простите, что я обратился с просьбой… Я думал…

— Бог тебя простит! — как-то уныло проговорил старик…

Борис вышел из кабинета раздраженный, недовольный.

«Он совсем свихнулся по бедной России!» — едко усмехнулся он, входя к матери.

И Анна Петровна удивила Бориса. Она лежала расстроенная, с красными от слез глазами, на кушетке.

— Да что такое у вас делается в доме? Отец какой-то сердитый, а вы совсем расстроены. Что такое случилось? — спрашивал Борис, целуя у матери руку. — Уже не порадовал ли Шурка новым списком долгов?

— Нет… Так, нездоровится… Нервы…

— И у отца, кажется, нервы… Старик совсем опустился… Вообразите, я просил его сделать мне маленькую услугу, — и он наотрез отказал… что, как хотите, со стороны родителя не особенно нежно.

Он рассказал матери о своей беседе с отцом.

— Леонтьев рассчитывает получить дело?