Наши нравы

— Зачем же! — усмехнулся Никольский. — Она будет сохраняться у меня. Я, как друг, предупреждаю вас и еще раз советую, — бросьте ваши амуры с Кривским…

— Он уезжает…

— Куда?

— За границу…

— Вот как! Ну и отлично, а затем мирный поцелуй, и мне пора ехать. Прощайте.

Он фамильярно обнял Валентину и уехал в город, оставив «бедную малютку» в недоумении, откуда этот солидный молодой человек все знает.

XVI

НИКОЛЬСКИЙ

Евгений Николаевич ехал в город, довольный свиданием с Валентиной. Эта маленькая дурочка пригодится ему. Дураки созданы для того, чтоб умным людям пользоваться ими.

Вообще жизнь улыбалась этому солидному молодому человеку, — улыбалась и манила своими прелестями в будущем. Он шел по жизненному пути верными, твердыми шагами, с тех пор как окончательно решился стать «человеком». И он стал им.

Разве прежде он был «человеком»? Он был мразью, каким-то отребием, как будто созданным на то, чтобы вечно работать для других и видеть, как эти другие снисходительно кивают головой.

Давно ли он, сын священника, был маленьким, несчастным чиновником в губернаторской канцелярии, съедаемый жаждой жизни, завистью и презрением к своей бедности. О, сколько унижений вытерпел он, выбирая дорогу на службу по переулкам, чтобы не видели его истертого костюма и бледного, злобного лица. С ненавистью в сердце раздумывал Никольский, как он, способный, неглупый, ловкий человек, принужден пресмыкаться, быть на побегушках какого-нибудь идиота, в то время как другие, глупые, менее способные, благодаря связям, протекции, родству или состоянию, успевали по службе, жили, как следует жить порядочному человеку, делали карьеру, составляли состояния… словом, были людьми, а не наковальней, по которой ежечасно бил молот…

Он не хотел быть наковальней. К чему же тогда сила ума и способностей? Надо только показать себя.

Он ли не пробовал всех средств! Он ли не хотел сперва добиться положения, не кривя душой! Но скоро он убедился, что путь этот приведет к чему угодно, но только не к карьере, и он решился идти более верной дорогой к намеченной цели.

Он ли не работал как вол, он ли не просиживал ночей, составляя для губернатора записки и проекты по всевозможным вопросам и мероприятиям!

Но на его беду, его начальник был неблагодарный человек. Он срывал цветы почестей, ему писали ласковые письма за деятельность, столь разнообразно проявляемую на пользу отечества, а настоящий вдохновитель его оставался все тем же безвестным, презираемым чиновником, рабочим волом, которого можно было порадовать перспективой в далеком будущем места советника правления.

Никольский злился, но молчал. Он ненавидел своего начальника, раболепствовал, презирая его всей душой, и искал случая нагадить ему.

На его счастие случай представился. Кривский приехал ревизовать губернию, и сам губернатор рекомендовал ему Никольского как хорошего, усердного и работящего чиновника. Чиновник понравился его превосходительству. Никольский сразу понял, что его превосходительство работать не любит и приехал специально, чтобы съесть губернатора, которому пророчили видную карьеру. Скромный чиновник незаметно помог его превосходительству и обратил на себя внимание скромностью, трезвым образом мыслей и способностью хорошо и быстро работать.

И вот теперь он, бывшая мелкая сошка, на виду. Он — секретарь его превосходительства, он — настоящий руководитель ведомства, любовник «влюбленной старухи», как называет про себя Евгений Николаевич Кривскую; впереди видная карьера; живет он прекрасно, принят в обществе, ему жмет руку тот самый губернатор, который держал его в черном теле; его принимают те самые люди, которые несколько лет тому назад не пустили бы его в прихожую… Размах его честолюбия делаются сильней, и вопрос о состоянии является уже вопросом времени.

Будет и оно. Умному, практическому человеку не трудно достичь чего хочешь, — раз он на дороге и раз он не слишком брезглив.

А он ли остановится на половине дороги?

Он слишком близко видел изнанку тех самых людей, которым прежде завидовал, и слишком презирал их, чтоб остановиться.

Ловкий, умный, вкрадчивый, умевший силою ума заглушить голос совести в то время, когда она еще говорила громче, он ли не достигнет цели, которую наметил? Большинство всегда будет за него. «Люди, вообще, скоты, — не раз говорил он, — и охотно преклоняются перед положением и богатством, а меньшинство… Да кто такие это меньшинство, где оно и какое до него дело? Они или дураки, или лицемеры… Они отворачиваются от нас и в то же время завидуют…»

«А брат?»

При воспоминании о брате у Никольского всегда как-то сжималось сердце. При всем желании, испытываемом каждым человеком с нечистой совестью, найти грязные побуждения в другом человеке, он не мог этого сделать.

Брат его был честный человек, безусловно честный. Когда-то — давно то было — были они дружны, любили друг друга, а теперь?..

— Мечтатель! — прошептал как-то злобно Евгений Николаевич, поднимаясь к Кривским.