Наши предки

– Это потому, знаете, что Филомена приревновала к Кларе, а на самом деле... – Она чувствовала уже, что Гурдулу облапил ее за талию. – Ах, какой ужас! Я говорила, что на самом деле Вильгельм, судя по всему, был с Юфимией... Да куда ты меня тащишь? – Гурдулу взваливал ее на плечи. – Поняли вы? А эта дура ревнует, как всегда... – И дама, не переставая болтать и жестикулировать на плечах Гурдулу, исчезала.

Немного спустя она возвращалась пунцовая, с оборванной шлейкой и снова принималась тараторить:

– Так оно и есть, говорю вам, Филомена устроила сцену Кларе, а на самом деле он...

Той порой девицы и танцовщицы удалились из пиршественной залы. Агилульф принялся бесконечно долго перечислять сочинения, которые чаще всего исполнялись музыкантами Карла Великого.

– Стемнело, – заметила Прискилла.

– Уже ночь, глубокая ночь, – согласился Агилульф.

– Покой, который я вам отвела...

– Спасибо. Слышите, как поет в саду соловей.

– Покой, который я вам отвела... моя спальня.

– Ваше гостеприимство не знет предела... Соловей поет вон на том дубе. Подойдем к окну.

Он встал, протянул ей железную десницу, оперся о подоконник. Трели соловья послужили ему поводом вспомнить целый ряд стихов и легенд.

Но Прискилла коротко оборвала его:

– Одним словом, соловьи поют для любви. А мы...

– Ах, любовь! – воскликнул Агилульф, так резко повысив голос, что Прискилла слегка испугалась. Он же с места в карьер пустился в рассуждение о любовной страсти. Прискилла нежно зарделась, опершись на руку рыцаря, и втолкнула его в покой, где надо всем царило огромное ложе под пологом.

– У древних, поскольку любовь считалась божеством... – продолжал Агилульф скороговоркой.

Прискилла два раза повернула ключ в двери, подошла к рыцарю, совсем близко, склонила голову на панцирь и пролепетала:

– Мне холодно, камин погас...

– Суждения древних о том, где лучше предаваться любви, – сказал Агилульф, – в теплой либо холодной комнате, противоречат друг другу. Но большинство рекомендуют...

– О, вы, видно, знаете назубок все, что касается любви, – шептала Прискилла.

– Большинство рекомендуют избегать удушающей жары и склоняются в пользу естественного тепла...

– Так нужно позвать служанок, чтобы затопить?

– Я сам затоплю.

Агилульф внимательно осмотрел поленья в камине, раздул одну, потом другую головню, перечислил различные способы разжигать огонь в помещениях и под открытым небом. Его прервал вздох Прискиляы, и, словно сообразив, что новый предмет разговора губит возникшее было любовное трепетанье, Агилуяьф принялся расцвечивать речи об огне намеками и сравнениями касательно теплоты чувств и жара страсти.

Теперь Прискилла улыбалась с полузакрытыми глазами, протягивала руки к потрескивающему пламени, говорила:

– Какое дивное тепло... Как приятно, должно быть, наслаждаться им лежа под одеялами...

Разговор о постели заставил Агилульфа вновь пуститься в рассуждения: на его взгляд, труднейшее искусство стелить постель не ведомо ни единой служанке во Франции, и даже в самых знатных домах простыни всегда плохо заправлены.

– Не может быть! И в моей постели тоже? – спросила вдова.

– Нет сомнения, у вас поистине королевское ложе, другого такого нет во всех императорских землях, но, с вашего позволения, мое желание видеть вас исключительно в окружении вещей, всячески вас достойных, заставляет меня с огорчением взирать на эту складку...

– Ах, складка! – воскликнула Прискилла, также охваченная отныне тоской по совершенству, которая передавалась ей от Агилульфа.

Покров за покровом разобрали они постель, с досадой обнаруживая мелкие неровности, шероховатости, простыни, натянутые где слишком, а где недостаточно туго; изыскания эти то доставляли пронзительную муку, то возносили все выше в небеса.

Сбросив все белье до тюфяка, Агилульф стал перестилать постель по правилам искусства. Все действия его были отработаны: ничего не делалось наудачу, были пущены в ход некие тайные приемы, которые он пространно объяснял вдове. Но время от времени что-нибудь да не удовлетворяло его, и он начинал все сначала.

Из другого крыла замка донесся крик, вернее даже, мычанье или рев, невыносимо громкий.

– Что это? – вздрогнула Приекилла.

– Да ничего, это голос моего оруженосца, – сказал он.

С этим криком смешивались другие, более высокие, словно пронзительные вздохи, взлетающие к звездам.

– А это что? – озадаченно спросил Агилульф.

– О, это мои девушки, – отвечала Прискилла. – Играют... Что поделать, молодость!

Они снова стали приводить в порядок постель, порой прислушиваясь к ночным шумам.

– Гурдулу кричит...

– Как гомонят эти женщины!..

– Соловей...

– Кузнечики...

Постель была постлана, на сей раз безупречно. Агилульф обернулся к вдове. На ней уже ничего не было. Одежды целомудренно упали на пол.

– Обнаженным дамам, которые хотят испытать высший чувственный экстаз, – заявил Агилульф, – можно посоветовать объятия воина в полном вооружении.

– Молодец, нашел кого учить, – отозвалась Прискилла. – Я не вчера родилась. – С такими словами она одним махом заключила Агилульфа в объятия.